Научный комментарий

Юлиан Семенович Семенов. Научный комментарий

Апрель был на редкость студеным; по ночам звенели прозрачные заморозки; черные ветви деревьев раздирали холодную голубизну воздуха, словно бы моля о тепле.

Предмет живописи, подумал Маяковский; ветки, как руки; голос не суть важен; «мысль изреченная есть ложь»; всегда ли? Тем не менее смысл молитвы сокрыт именно в руках; единственно, видимо, что в человеке до конца истинно, так это жест; наверное, поэтому балет бессмертен.

Он неторопливо размял папиросу, прикурил, тяжело затянулся, подвинул листки бумаги, испещренные выписками из критических статей о нем: «поэт кончился», «гонит строки», «не стихи, а рубленая лапша», «неумение понять новое время», «мастер штампа», «дешевое развлекательство», «саморекламность»...

Набрал номер Яна:

— Хочешь выпить чашку крепкого чая?

— Мечтаю.

— Тогда я ставлю воду на примус.

— Через три минуты буду у тебя.

Через шесть, подумал Маяковский; наверняка встретит кого-нибудь в коридоре, да и регулировщик долго держит пешеходов. Москва помаленьку становится Нью-Йорком; имел ли я право публиковать — «ненавижу Нью-Йорк в воскресенье?» Все-таки, наверное, да, потому что я действительно в воскресенье ненавидел этот город, зато очень любил его в будни. Эльза говорила, что в парижских газетах меня назвали человеком, готовящим русских к ненависти против американцев. Слепота? Неумение читать? Ведь я писал об Америке так, чтобы вызвать к ней симпатию. Мы никогда не умели спорить: «или думай, как я, или ты ирод, враг, третьего нет».

Барство, как и рабство, не терпит ни личности, ни мнения, ни права на собственную позицию; в общем-то логично: барство — это неограниченное владение себе подобными, а владеть можно только теми, кто запуган, лишен стержня. Правят рабами... Интересно, кто правит медузами? Есть же и у них главный барин?!

Ян пришел через семь минут, зажмурился:

— Сколько пачек «Герцеговины» выкурил, Влодек?

— Много. Сахар класть?

— Чай с сахаром — это не чай.

— Вчера я говорил с людьми Госиздата... Из текста поэмы они потребовали выбросить «...По приказу товарища Троцкого! — «Есть!» — повернулся и скрылся скоро, и только на ленте у флотского под лампой блеснуло „Аврора“». В «Памяти Войкова» просят убрать «Слушайте голос Рыкова, народ его голос выковал, в уши наймита и барина лезьте слова Бухарина — это мильон партийцев слился, чтоб вам противиться...»

Ян допил чай; чашка была маленькой, подарок Лили; поднялся, резко закашлявшись, — весной и осенью страдал чахоточными кровотечениями, с времен первой каторги.

— Одевайте тужурку, поэт, — сказал он. — Здесь невозможно говорить, впору вешать топор.

— Метафора, — отрезал Маяковский. — Это метафора, Ян. А я перестал им верить — истина конкретна. В коридоре есть топор, возьми его и попробуй повесить... Он ударит тебя по ноге, будет больно...

На улице, зябко поежившись, Ян спросил:

— Выписываешь из газет всю ту пакость, что на тебя теперь стали лить?

— Заметил?

— Мудрено не заметить... Если не уберешь те строки, что просят в Госиздате, удары станут еще более сильными.

— Что посоветуешь?

— Замолчать... На какое-то время — во всяком случае... Оглядеться. Мужиковствующих свора не прощает самости... Сейчас они бьются за расширение плацдарма... Ты — конкурент... Талант суверенен и сам назначает себе цену, помнишь? Ты ее назначил двадцать лет назад. И читатель поныне продолжает платить самой высокой ценой, какая только есть на земле, — он знает тебя, Влодек.

— Я привык к укусам критики, черт с ней... Важно другое: отчего молчат те, кто призван быть арбитром?

— Арбитров назначают, увольняют, корректируют... Читатель — главный арбитр... А он уже давно сказал свое слово...

— Полагаешь, главного арбитра нельзя сбить с панталыку? Капля камень точит. Атака против меня еще только начинается.

— Испугался?

Глаза Маяковского сделались яростными:

— Ты плохо говоришь со мной.

— Надо утешать? Уволь. Для этих целей у тебя есть тысячи знакомцев...

— Уже не тысячи. Оказывается, люди удивительно чувствуют, когда дерево начинает трещать под ударом топора... Отбегают загодя...

— Ты не имеешь права сдаваться.

— Поэту нельзя советовать замолчать, Ян. Это несопрягаемые понятия — «молчание» и «поэзия».

— Хочешь, сегодня я побуду с тобой?

— Да.

— Я свободен до трех, потом совещание, я обязан там быть... Но вечером я приду к тебе и посидим вместе... А сейчас пообедаем у Шуры, ладно?

Маяковский недоуменно глянул на друга: