Синдром Настасьи Филипповны

Но все это стоило безумно дорого. За магнитофон с приемником просили четыреста рублей — месячную зарплату профессора. Элла таких денег никогда и в руках не держала, даже не знала, как они выглядят. Она вообще многого не знала. Человек из детского дома выходит полным неумехой, неприспособленным к жизни. Нет, он умеет, например, по-солдатски заправить койку за три минуты, но понятия не имеет, как заваривать чай. Элле предстояло учиться жить. Но прежде всего ей надо было найти себе заработок, или, как тогда говорили, «халтуру».

Оглядевшись по сторонам, она решила заняться машинописью. Пошла в машбюро и уговорила начальницу отдать ей списанную пишущую машинку «Москва». Это был сомнительный клад. Черный, мрачный, тяжелый, как жернов, агрегат напоминал пыточное устройство и был как будто специально создан во вред человеку. Пальцы застревали в клавишах, половина литер осыпалась, каретку то и дело заедало. Элла нашла в библиотеке телефонный справочник и выискала в нем мастерскую по ремонту пишущих машинок. Оказалось, что это в самом центре, на Пушкинской улице. Она отволокла туда свою «Москву» на себе, хотя у нее буквально руки обрывались. Помощи ждать было неоткуда.

Мастер осмотрел «Москву» и объявил, что это металлолом. Элла принялась его упрашивать хоть что-нибудь сделать. Наварить новые литеры и починить каретку. Он назвал ей такую сумму, что у нее потемнело в глазах.

— Давайте так, — мужественно предложила она, — я дам вам задаток, а когда заработаю, выплачу остальное.

Он ее высмеял, но она проявила упорство. Терять ей было нечего. Она долго уговаривала его, и он наконец сдался. Только сумму увеличил, раз уж она могла заплатить только в рассрочку. Элла радостно согласилась: главное, он ей поверил.

Ремонт занял две недели, потом она так же, надрываясь, притащила проклятую машинку обратно в общежитие. Работа нашлась мгновенно. К ней стали обращаться аспиранты и даже преподаватели университета с просьбой перепечатать реферат, статью, главу монографии. Элла научилась печатать десятью пальцами вслепую. Теперь ей не хватало только времени. Надо было ходить на лекции, делать задания, читать, да и не могла она тарахтеть на машинке за полночь: надо было если не себе, так хоть соседкам дать немного поспать. Она приноровилась ходить к комендантше, та отпирала ей пустующую подсобку, где Элла могла печатать хоть до утра, никому не мешая. Но каждый раз комендантша требовала с нее за это рубль. Элла попыталась договориться за десятку в месяц, но не тут-то было: комендантша свою выгоду хорошо знала. Каждый вечер три напечатанные страницы уходили на оплату ее «услуг».

Даже при таких поборах Элла быстро скопила нужную сумму и отвезла долг мастеру на Пушкинскую.

— Купите себе лучше «Эрику», — посоветовал он. — Этот гроб все равно скоро опять сломается.

— Где же мне взять «Эрику»? — вздохнула Элла. — Их в магазинах не продают.

— А вы, я извиняюсь, где учитесь? — спросил мастер. — В «Лумумбе»? Там у вас не то что «Эрику», звезду с неба достать можно!

Он был прав. Стены общежития пестрели объявлениями «Куплю — продам — меняю». Приходили какие-то молодые люди, не имеющие отношения к УДН, и скупали у студентов «фирму», как тогда говорили, с ударением на последней букве. Элла уже знала, что их называют фарцовщиками и что эти вещи они потом перепродают втридорога.

Первым делом Элла, конечно, обратилась к Кароле Зигель, своей соседке по комнате, но у Каролы машинки не было, а достать ее — да и то вряд ли! — она смогла бы, разве что вернувшись в ГДР. Карола собиралась домой в ГДР только на летние каникулы. Делать было нечего, Элла повесила объявление «Куплю пишущую машинку «Эрика». Это означало, что она опять должна копить деньги.

На объявление откликнулся польский студент Марек Пясецкий, неприятный, наглый парень, имевший репутацию первого фарцовщика УДН. Он окинул Эллу оценивающим взглядом и запросил полторы тысячи рублей.

— Могу скинуть немного, если породнимся, — добавил он, ухмыляясь. — Но только с резинкой.

— Пся крев, — ответила Элла, чувствуя, как в душе поднимается ненависть и к нему, и к себе самой. И почему в любом языке первым делом запоминаются ругательства? — Засунь свою резинку знаешь куда?

— Да я-то знаю, — загоготал он.

— А ко мне близко не подходи, — продолжала Элла. — Я детдомовская, я троих таких, как ты, уже отправила на инвалидность.

Она вновь поехала на Пушкинскую в ремонтную мастерскую и рассказала знакомому мастеру о своих злоключениях. Умолчала только о цене, которую заломил Марек, и о предложенной им скидке.

— У вас же есть связи, — принялась упрашивать она. — Достаньте мне «Эрику»! Ну не могу я больше пальцы ломать на этой «Москве»! И каретка опять заедает.

— А я предупреждал, — отозвался мастер. — Ладно, повезло тебе, есть у меня «Эрика». Восемьсот, — добавил он.

У Эллы было только триста, она попросила, как в прошлый раз, продать ей машинку в рассрочку. Он заупрямился.

— Ну ты сама сообрази: машина уйдет влет. Какой мне смысл ждать, когда я могу взять все деньги сразу?