Я, действительно, выдавать ее Филимону уж никак не собиралась. Есть гдето в мире хорошие и добрые мужчины, заботливые, надежные, верные, которые были обмануты и брошены коварными красотками, но я таких не встречала. А встречала других, и мои подруги и соседки тоже встречали совсем других, и мамы моих маленьких пациентов, и дочки подруг моей мамы… Поэтому Филимона, оставившего первую жену, с которой прожил двадцать пять лет – не изза Ирки, нет, просто потому, что ему надоел мир старой женщины, с ее болезнями, ревностью, неуемной заботой о внуках – мне нисколько не было жалко. Раз Ирка так решила – ее право. И как я отчетливо понимала – Филимон пока не беспокоился, потому что мне ни разу не звонил. Про намокший телефон Ирка, разумеется, наврала. Но ей ведь было ужасно неудобно передо мной, это понятно.
– Я тебя так люблю, Сашуня! – проворковала Ирка.
– И я тоже тебя люблю, Ирка. Поэтому и звоню. Я завтра улетаю.
– Как?! Ты что? Почему? У тебя чтото не в порядке? Ты заболела? Упала? Или в гостинице не понравилось?
– Ирка, я не упала и мне все понравилось, все хорошо. Но мне срочно нужно в Москву. У меня проблемы с Ийкой.
– Что случилось?
– Я не буду говорить сейчас об этом, – как можно мягче, но категорично сказала я.
– Да? Ты на меня обижаешься…
– Нет. Уже нет. То есть… Вообще не обижаюсь. Я хорошо провела время, спасибо тебе. Я позвонила предупредить тебя, чтобы ты заранее придумала, как объяснить Филимону, почему ты прилетишь одна. Когда чтото придумаешь, позвони или пошли сообщение, чтобы я была в курсе и подтвердила твои слова. Пока!
Положив трубку, я вдруг поняла, что говорила абсолютную правду. Я ведь действительно хорошо здесь отдохнула. Столько всего увидела, говорила только на английском и с большим удовольствием, пообщалась с такими разными людьми. Помогла маленькому Тонино выплюнуть попавший в дыхательное горло сухарик и жить дальше…
И еще – я узнала чтото необыкновенное, тайное, о существовании чего и не подозревала, бегая с утра до вечера по коридорам поликлиники и подъездам одинаковых домов в Строгине. Есть теперь такое место на земле, о котором я буду думать, когда мне станет одиноко. Когда я шла к катеру, одна, по пустынной дорожке на острове Гозо, мне не было одиноко. Я была одна, но чувствовала себя частицей огромного мира, безграничного, живого, меняющегося каждую секунду и вечного. И как будто границы моей собственной жизни в тот миг размылись, и я понимала чтото такое, чего не понимала никогда раньше…
И я буду это вспоминать в темные ноябрьские дни, когда подует холодный ветер с дождем и день будет кончаться в четыре часа. Я буду вспоминать пронзительнозеленое море у берега Сицилии, черный дымящийся кратер, теплую землю под ногами, подогретую живым и беспокойным нутром горы, неожиданные березки, толстые, кряжистые, растущие по склонам вулкана в окружении низкорослых сосенок, нашу поездку с веселым и обстоятельным Спитаре, потомком госпитальеров, узкие улочки Мдины с яркими раскрашенными ставнями домов и каменных святых с ободранными носами, стоящих на углу жилых двухэтажных домов, закрытые балконы, похожие на старинные комоды с желтым витражным стеклом, хранящие давно забытые семейные тайны… Буду вспоминать разноцветные рыбацкие лодки с глазами Осириса на носу, пахнущий морем и апельсинами местный напиток Кинни, веселыми ледяными пузырьками щекочущий горло, как будто говорящий: «Смейся, Саша! Ты, кажется, совсем разучилась смеяться за последнее время. А беды очень не любят смеющихся людей!» И еще то непривычное, прекрасное ощущение свободы, возникшее у меня во время моих маленьких путешествий по мальтийским островам…
В последний вечер я никуда не поехала. Погуляла по набережной и зашла в ресторан «Мечта моряка», где произошла история с семьей Тонини. Лео посоветовал мне обязательно попробовать традиционное мальтийское блюдо – жареного кролика с белым мягким хлебом, пекущимся здесь по особому рецепту. Кролик оказался жестким, а хлеб мне очень понравился.