Синдром отсутствующего ёжика

Дети играли, а мы прогуливались неподалеку. Андрей Алексеич все же рассказал мне о себе. Правда, очень просто и без всякого хвастовства. О том, как учился в МАИ, потом решил стать юристом, чтобы защищать страждущих, как его поняла мама и поддерживала материально и душевно в его поисках себя. Он учился заочно, стал адвокатом, несколько раз выигрывал дела, у него появилась клиентура, и после двухтрех дел, когда он в процессе работы уже осознал, что взялся защищать крайне неприятных и явно виновных личностей, у него пропала всякая охота заниматься адвокатурой. Мама опять его поняла, а девушка, с которой он жил два года, – нет. А как, действительно, можно понять взрослого мужчину, получившего два высших образования, и все мечущегося в поисках себя и новых увлечений?

– И я стал следователем. Сиделсидел в кабинете, надоело. Теперь вот бегаю, ловлю, слежу… Правда, все равно приходится писать кучу ненужных бумаг…

– Собираетесь уйти? – вежливо улыбнулась я.

Почемуто мне показалось, что за легким тоном Андрея Алексеича на самом деле кроется серьезная проблема. Как же так – взрослый человек живет категориями «надоело». Хотя… Внешне он ни капли не походил на страждущего и мятущегося. Может быть, это его способ существования в мире – поиск себя? Разве это плохо и больно или опасно для окружающих? Тем более что у него никого нет, кроме мамы, не старой и не беспомощной. Возможно, такая жизнь увлекательна, гораздо более увлекательна, чем изо дня в день следовать раз и навсегда выбранной профессии, не всегда самой интересной.

Я взглянула на молчащего Андрея Алексеича и увидела: молчит он оттого, что зубами пытается развязать узелок на шнурке куртки. Развязав, он легко ответил:

– Уйтито? Не знаю пока. Посмотрю. Скорей всего, опять следователем сяду. В ГУВД, к примеру. Меня уже звали… – Он сказал это так равнодушно, что я поверила. – Или пойду в музыкальное училище, на заочное отделение. Возьмут меня, как считаете? – посмотрел он на меня.

– Если глазами вот так же сделаете, как мне сейчас, обязательно возьмут, – кивнула я.

– Вот так? – спросил он, сделал ко мне шаг и взял за руки, за голые запястья между обшлагами куртки и короткими перчатками.

Я тоже сделала полшага к нему и, наверно, прикоснулась грудью, потому что почувствовала гдето совсем близко ровное и сильное биение другого сердца. Не знаю, как это произошло, но через мгновение лицо его стало совсем близко. Такая нежная кожа, с едва заметными светлыми точечками от бритья… Красивые губы, нижняя округлая и чуть изогнутая верхняя, а вот и клык, слегка наезжающий на ровный передний зуб, он так близко сейчас, что видна крохотная зазубринка внизу… Тонкие морщинки под глазами, не видные издалека… И запах мяты с корицей…

Андрей Алексеич вдруг отступил от меня и отпустил руки.

– Извините, – сказал он. – Извините… Чтото это я… Да. Весна просто. Много кислорода и озона, и…

«И бездомных сперматозоидов, которых срочно нужно кудато пристроить», – подумала я, но вслух ничего не сказала. Не думаю, что у меня получилась улыбка, но я очень, изо всех сил, постаралась улыбнуться. Я повернулась и крикнула мальчикам, даже не видя, кто из них что делает в этот момент:

– Гриша! Владик! Осторожнее! Слезайте!

И тут же увидела, что они оба спокойно сидят на низком широком пне и бросают палки. Наверно, кто дальше бросит. Я быстро пошла к ним, чувствуя, что не в силах удержать слезы. Ничего нет хуже, когда мужчина вдруг извиняется за то, что, наверно, не очень разглядев тебя сначала, хотел поцеловать. А когда разглядел, то понял, что уже не хочет…

– Пожалуйста, извините! – настойчиво догонял меня Андрей Алексеич. – Сам не знаю, что на меня нашло.

Я накинула капюшон, чтобы он не мог видеть моих слез, и сказала:

– Все отлично.

Мальчики очень кстати залезли на пень с ногами и, встав на нем во весь рост, стали сталкивать друг друга, а мне пришлось их разнимать. Как раз успели подсохнуть слезы, и я смогла повернуться к Кротову, который стоял рядом, но не вмешивался.

– Может, поедем по домам?

– Ну да… Наверно… – неуверенно ответил он. – Мне прочитать коечто надо еще… Я вот что, кстати, хотел попросить вас, вернее, спросить…

– Да? – Я повернулась к нему и посмотрела на губы, к которым минуту назад хотела прикоснуться своими губами. Так хотела, как никогда и ничего в жизни не хотела.

– У меня есть племянник…

– А племяннику нужна справка? – улыбнулась я. – Правильно? Для школы или для садика. А справка стоит денег. Или надо бегать по врачам два месяца. И вы просите, чтобы я вам ее выписала. Все так? Конечно, я ее выпишу. И денег не возьму. Просто по дружбе. Я всегда так делаю. Хотя детишкам нужно проходить диспансеризацию, даже формальную. Мало ли что может обнаружиться. Киста, кривая перегородка носа, близорукость, сколиоз…

Андрей Алексеич смотрел на меня очень внимательно.

– Да нет, спасибо. Диспансеризацию он уже прошел.

– А что тогда? Талончик к хирургу? Пожалуйста.

– Вы всетаки обиделись на меня. Я ведь извинился. Просто чтото на меня нашло.

Он или идиот, или притворяется. Сколько же можно пинать меня?