Синдром публичной немоты. История и современные практики публичных дебатов в России

Саврасов пишет про доводку и обкатку правил дисциплинированной парламентской дискуссии в ходе работы над Наказом в Третьей и Четвертой Думах: «Многие правовые нормы Наказа, первоначально представлявшие собой заимствования из иностранных регламентов, в ходе их применения постепенно становились своими, привычными, обретая, образно говоря, российскую прописку» [Саврасов 2010: 268]. Но стали ли они частью российской реальности? С одной стороны, большевики тоже знали и использовали эти правила. С другой – они не собирались использовать все из них. И, конечно же, важна не только культура или интенции большевиков, но и обыденные практики ведения собраний дореволюционной, а потом и постреволюционной России, в контексте которых большевистские дискуссионные практики тоже получили «российскую прописку». Посмотрим, что из этого получилось.

Наказы Ильича: порядок обсуждений у социал-демократов

Российские социал-демократы в своих дискуссиях следовали некоторому набору правил, который напоминает парламентскую процедуру обсуждения. Посмотрим, например, на Протоколы II съезда РСДРП, прошедшего в Брюсселе и Лондоне в июле – августе 1903 года, которые зафиксировали скрупулезное внимание к правилам группового обсуждения и парламентской дискуссии, хотя многие большевики, особенно после революции 1917 года, отрицали строгое следование этим правилам как ненужные буржуазные прихоти. Вообще, поражает формализм дебатов на этом съезде. Иногда кажется, что на процедурные вопросы ушла чуть ли не половина времени съезда, а сами резолюции в конце съезда из-за недостатка времени и необходимости наконец разъехаться (ведь проживание в Лондоне все же стоило денег!) принимали чуть ли не впопыхах. Получалось, что делегаты не занимались особенно подробными обсуждениями по сущностным вопросам, зато часто прекращали прения посредством голосования, что раздражало то меньшинство, которое еще хотело бы продолжить прения о резолюциях и программах[221].

Если говорить о заимствовании социал-демократами норм парламентской процедуры или о схожести правил дискуссий среди них с этими нормами, то, во-первых, мы видим, что есть очевидное всем правило: «не говорить без разрешения председательствующего». Делегаты иногда даже начинают выступления с эксплицитного вопроса: «Есть ли у меня слово?» – или ждут, пока председатель не передаст им его или спросит: «Кто просит слово?» [Второй съезд 1959: 96, 138, 266, 346 и др.]. Также председательствующий контролирует лексику высказывающихся и ход собрания. Так, Плеханов как председатель призывает к порядку Баумана (за его слова в адрес организации «Борьба», в действиях которой тот увидел «нахальство») или Либера, который назвал выступление Троцкого попыткой «злостно и тенденциозно истолковать наши слова». Услышав слово «ложь» в речи Егорова по поводу слов делегата Русова, Плеханов сразу реагирует: «Я не позволю вам так выражаться. Возьмите свои слова назад» [Там же: 29, 210, 350][222]. Таких призывов приструнить себя и умерить свою лексику – много.

Надо отметить, что все председательствующие подчеркивают беспристрастность как основную норму своего поведения. Даже Ленин, которого многие подозревали в попытках манипулировать съездом, говорит на сессии, где он был председателем: «Я имел полное право и даже обязан был, как председатель, указать на несоответствие предложения Мартова с порядком дня. Признаю себя виновным разве только в пристрастии к порядку дня. Повторяю: иначе поступить я не мог» [Там же: 353]. Председательствующий Плеханов вынужден обосновывать справедливость своих суждений по процедуре, когда он не дает слова Акимову, который просит вдруг 2–2,5 часа на изложение своих поправок, и Акимов описывает это как «большинство съезда совершило насилие над меньшинством». Это настолько задевает Плеханова, что он возвращается к этому эпизоду и через шесть заседаний, при финальном голосовании за программу партии, чтобы сказать: «Это неверно. Тов. Акимов в комиссию внес целых 21 поправку – считайте по 5 минут на каждую – и то выйдет немало времени. Что касается остальной части программы, которая комиссией не рассматривалась и разбиралась in pleno, то условия обсуждения ее всем известны. Каждый делегат имел право говорить по каждому пункту три раза по десяти минут. Тов. Акимов же ни разу не взял слова. Регламент был принят большинством съезда» [Там же: 176–177, 258].