Когда объявили о своём открытии Кобрину, тот сразу остудил их. Сказал, что не каждый. Нужны способности, время и упорство. Тыкать в клавиши и лазить по интернету действительно сможет каждый. Работать профессионально с компьютером, зарабатывать им на жизнь – нет.
Подозвал их, несколько разочарованных, поближе, начал объяснять элементарное: что, куда, чем и как. Первым уселся к компьютеру Громышев.
На другой день он смело, двойным щелчком, открыл файл с надписью «Бухгалтерия». (Несколько необходимых Обществу файлов Кобрин установил.) Толстыми пальцами начал медленно печатать. Делал ошибки, тут же исправлял. Проков ходил, диктовал с листов.
– Как сохранить, Коля? Что-то я забыл.
Проков подошёл, ткнул какую-то клавишу. Всё улетело с экрана.
– Что же ты наделал, идиот?
В общем, дело пошло…
Проков шёл домой. Возле ЦУМа скидывали с бортового грузовика новогодние ёлки. Опутанные мочалом, плоские, ёлки напоминали похоронные венки. В очереди Проков хмурился, толкаемый набежавшими женщинами. Один как перст среди них.
Рассчитавшись, отошёл с плоской ёлкой, маракуя, как её половчее нести: под мышкой или на весу? И – рот раскрыл.
Из кафе на цумовской площади выходила Валентина с каким-то мужчиной в распахнутом кожаном пальто с ремнями. Мужчина взял её под руку и начал что-то мурлыкать на ухо. Валентина в песцовой шапке и таким же воротом смеялась, похлопывая его руку своей. Дескать, полно, полно! Прямо девочка, пташка, вырвавшаяся на свободу! Проков не верил глазам своим.
Мужчина поцеловал женщину в губы и пошёл, утаскивая ремни. Женщина тоже повернулась и пошла, поматывая дамской сумкой. Со стороны – школьница идёт, играет портфельчиком. Чёрт побери-и. Проков уж то̀чно не знал своей жены. Проков с ёлкой покрался следом.
Дома он сидел на диване, прижав к себе Женьку и Пальму. Верную свою семейку. Которая не продаст. Нет. На жену смотрел даже как-то радостно.
Валентина спокойно собирала на стол. Потом спокойно наливала в две тарелки. Мужу и сыну. Пальму она уже покормила. Себе тарелку не поставила. Сказала, что пообедала в больничном буфете. Ага, «в больничном», значит, – как автомат кидал в рот ложки со щами Проков. Валентина спокойно налила себе чаю. Ага. Уже похмелье наступило. Жажда. После кафе. Чаем теперь надо опохмеляться. Проков, дескать, за солью, потянулся через стол, приблизился к жене. Спиртным от жены не пахло. С солонкой брякнулся на место.
Недавно на гулянке у Громышевых его несказанно удивило поведение Валентины за столом. Когда все уже хорошо поддали, она, казавшаяся трезвой, просто весёлой, вдруг начала рассказывать неприличный анекдот. Со всеми скабрёзностями. С матом. Говорила спокойно, с полуулыбкой. Как говорят опытные, записные анекдотчики, привыкшие к вниманию и хохоту слушающих. Он просто не узнавал жены! Он никогда не слышал от неё ни одного анекдота! Никакого!
Тогда, не успев осмыслить всё (увиденное и услышанное), Проков вырубился. Как всегда с ним бывало на гулянках. И что уж сам творил потом – не помнил. Очнулся только на своём диване уткнувшимся в сальную обивку его…
Вечером наряжали ёлку. Женька и Валентина вешали игрушки. Проков ползал, укутывал крестовину ватой. Уже в колпачке со звёздами. Заранее для репетиции нацепленном ему Женькой.
Вдруг спросил у жены, выглянув из-под ёлки. Эдаким ехиднейшим снеговичком:
– С кем это ты была возле ЦУМа?
– Когда?
– Сегодня. Перед обедом.
– Ах, вон оно что! – фальшиво рассмеялась жена. – А я смотрю, что это он таращится на меня целый день…
– Ты не ответила! – ждал на карачках снеговик в колпачке.
– Да это же Лёша Лопатин! – всё фальшиво смеялась жена.
– Ах «Лёша»…
– Да, Лёша! Мой однокурсник! Мой друг!..
Ну а дальше пошёл торопливый рассказ о друге Лёше. Однокурснике по медучилищу. Он вернулся с семьёй обратно в Город. Он уже работает фельдшером на «скорой». Ясно?
– Неужели ревнуешь? – уже приклонялись к Прокову, громко спрашивали у него. Как у охлороформленного.
Проков встал, наконец, с колен, снял Женькин колпак. С вешалки сдёрнул бушлат и шапку, хлопнул дверью.
Поламывая руки, Валентина заходила возле стола.
Под шумок Женька и Пальма стырили по конфете. С ёлки сдёрнули. Женька жевал шоколадную, Пальма носила длинный круглый леденец в обёртке. Будто необрезанную сигару. Подошла к хозяйке, чтобы та «обрезала». Хозяйка отобрала сигару. Нашлёпала как ребёнка.
Проков быстро шёл по морозной ночной Южной неизвестно куда. Никак не мог понять, больно ему или нет.
Ночью зачем-то упорно пытался вспомнить, когда у них с женой было последний раз. Сколько прошло? Месяц? Два?
Чтобы выяснить, как вор, покрался в спальню. В темноте его встретили жаркие женские руки. А дальше была лава, поглотившая его. Из которой он выскочил чудом, задыхаясь. И почему-то опять покрался к себе в комнату, на диван. Это было невероятно! Это ему приснилось! Жены он своей – точно не знал!
Утром всё, вроде бы, оставалось прежним. Семейным. Валентина, Женька, Пальма. Скандал вчера не разразился. Непонятно как, грозовые тучи быстро протащило мимо. Без последствий. Ни дождя тебе, ни града по башке.