Синдром веселья Плуготаренко

– Галстук сегодня надень. Который я тебе купила. Ходишь всегда как апока, – уже звучала ворчливая осмелевшая забота жены; жена гладила в углу на гладильной доске его рубашку.

Кто такой «апока» Проков не знал. Спокойно ел. Однако следует ждать продолжения про «апоку».

– И вообще, когда пальто нормальное тебе купим? (Не апоку, понятное дело.) Когда перестанешь ходить в драном своём бушлате? Ведь стыдно с тобой по улице пойти. Идёшь рядом ремок ремком! (Целых два народных вечных от Валентины – «апока» и «ремок ремком». Сразу!)

Проков посмотрел на вешалку. На свой полевой верный афганский бушлат.

– А ты не ходи. Лучше – с Лёшей. Который в кожане и с ремнями до земли. – И Проков словно опять выглянул из-под ёлки. Правда, сегодня без колпачка на голове: – А, дорогая?

Скандал ещё мог вспыхнуть, начаться. Положение спас зазвонивший телефон. Валентина кинулась, схватила трубку.

– Да-да, Юра!

Прокова раздражала её манера говорить со знакомыми по телефону. Деланно заинтересованно, участливо. Она постоянно называла собеседника по имени. Точно чтобы тот его не забыл. Вот и сейчас: «Ты ещё клеишь коробки, Юра? И сколько выколачиваешь, Юра? А не тяжело тебе, Юра?» Таким частым повторением имени она словно стремилась заговорить слушающему зубу, втиралась в доверие. Хотела навек расположить к себе. С Проковым так она никогда не говорила. Проков смотрел на улыбчивую, сладкую рожицу с телефонной трубкой: Э-э, прохиндейка. Вырвал трубку. Скандал был опять забыт:

– Да, Юра!

И к своему удивлению тоже начал «Юра-Юра». Невольно заразившись от прохиндейки:

– Хорошо, Юра. Я тебя понял, Юра. Да-да, Юра…

Валентина быстро убирала со стола, чтобы поскорее смотаться на работу. Вчера всё обошлось, сегодня – неизвестно.

С ёлки Женька и Пальма по-тихому сдёргивали конфеты…

Вечером после работы Проков сидел на крыльце, курил. Смотрел на низкий, пришедший во двор закат. Идти в дом не хотелось.

Соседский кот-бандит шёл по верху зачерневшего забора как йог по вспыхивающим углям. Исчез. Сверзился или просто спрыгнул в свой двор.

Проков поднялся, толкнул внутрь дверь.

Глава десятая

1

Мелкими глоточками Татьяна Зуева отпивала чай, поглядывая на подругу. Наталья сегодня была бледна и как-то нечётка. Вроде плохо отпечатанного фоторобота на розыск. На доске. У милиции. Похоже, что уже сейчас трусит. Ещё до встречи Нового года. С инвалидом этим. Может быть, зря всё затевается? Принесли ей домашнюю колотую утку. Утятницу даже Алексей здесь оставил. Готовь! Утку с яблоками, например. Инвалид ахнет. Нет. Сидит. Уже заранее умирает. Вроде и не слышит, о чём говорит Алексей.

Вздохнув, Зуева сама налила себе кипятка. Плеснула заварки. Оглядывала теперь кухню. Ладно, хоть чисто. Но ничего не изменилось после ремонта. Так же голо. Не повесила ни занавески на окно, ни тряпки на стену. Даже не сменила на столе изрезанную клеёнку. Как со своим инвалидом будет жить – неизвестно. Книги, конечно, читать хорошо, но как быть с бытом? Вряд ли инвалид живёт в таком же неуюте, в пустоте. Что мать у него такая же халда… Когда приехали с Алексеем из Африки – как будто и не уезжали. Всё в квартире было на месте! Ничего не тронуто, не переставлено, не переложено. Вплоть до вилки, ложки. За три года купила только торшер. Понятно, чтобы удобно было читать. И то: «Ты прости меня, Таня. Что без спросу поставила». Несчастная, зачуханная, навек затурканная баба.

Зуева повернулась к окну. Но там тоже – тусклая лампочка с потолка высветила на стёклах рафинадные белые толстые корки. Не решилась хозяйка даже проложить вату между рамами.

Наталья не знала, куда смотреть. Словно винилась за мороз, который столько много нажёг снегу на стёкла.

Согреваясь после улицы, Алексей Сергеевич тоже глотал чай. Хвалился, как удачно купил сегодня на рынке двух уток. Одну, конечно, для вас, Наталья Фёдоровна. Как раз вам на Новый год. Он смеялся. Но глаза его за большими очками почему-то бегали. На манер блудливых рыбок в аквариумах.

Супруги пришла после девяти. Наталья была уже в одном халате, без белья. Ей было неловко. Когда потянулась на холодильник за печеньем, вдруг увидела голодный взгляд Алексея Сергеевича. На заголившемся своём бедре. Тут же запахнула халат, чуть не выронив плетёнку. Густо покраснела. Странное охватило чувство. Чувство женской подлости своей… и беззащитности.

Таня ничего не заметила. Сказала только: «Осторожней, холодильник опрокинешь».

Наталья встала, сходила в комнату.

– Вот, Алексей Сергеевич. Деньги за утку.

Отвернув лицо, стояла перед ним, собрав полу халата в кулак.

– Зачем ты нас обижаешь? – спросила Татьяна.

Но Ивашова была непреклонна: нет, пожалуйста, возьмите.

Супруги, что называется, крякнули и начали собираться домой. Опять на улицу, опять на мороз. Сейчас уже около тридцати, а ночью будет ещё холоднее. Если бы не прогулки для Татьяны перед сном, из дому бы и не высунулись. Алексей Сергеевич живот беременной жены обернул шалью, надел теплое пальто на ватине. Стал сам одеваться.