Синдром Вильямса (СИ)

Я послушно шла по обочине дороги и думала, что наверное, заблудилась или неправильно распечатала адрес. Впереди виднелись приземистые домики ржавого цвета с плоскими крышами, сетчатый забор с натянутой поверх проволокой, какое-то поле, дорога была неухоженной и грязной. Никаких примет того, что здесь есть жилье, пусть даже и не человеческое. Я стащила капюшон, он мешал видеть, и повертела головой, осматриваясь. И вдруг я услышала лай. Далекий многоголосый лай. Я шла правильно. Я ускорила шаги, но чем ближе я была к голосам, тем меньше понимала, откуда он доносится. Из-за забора? Из тех странных домиков? И почему этот лай наводит такую тоску?

Когда я подошла, то поняла, что не ошиблась. Приют находился за забором. Старые вагоны, дощатые коробки, сваренные из ржавых листов будки с деревянными лежаками и брошенными на них матрасами, загоны из все той же металлической сетки. И лай, постоянный лай. Калитка была открыта и я вошла.

— Есть здесь кто-нибудь?

Собаки лаяли. Мы, мы здесь есть, — говорили они. Те, кто был в загонах ближе ко мне, бросались на свои ограды, поднимались на задние лапы, пытались просунуть морды в щели и ячейки забора. Мы, мы здесь, — показывали они всем своим видом. Махали хвостами, скулили, тянулись носами, улыбались и поднимали уши. Ты же к нам? Ты за нами? Ведь за нами же? Да? Это было невыносимо. Я подошла к ближайшему загону и заглянула внутрь. Возле конуры, сбитой из фанеры, стояли две миски. Вода в них замерзла. Собаки не обращали на нее внимания, прыгали, отталкивая друг друга от забора. Черные влажные носы, мохнатые серые лапы, розовые языки и карие глаза. Я расплакалась и пошла к старому вагону. Вокруг него не было ограды и я решила, что наверное, там могут быть люди. Они и были там. Два человека. Девушка и парень. Сидели на табуретках, пили чай из железных кружек.

— Здравствуйте, — сказала я.

Они настороженно кивнули.

— Я слышала, здесь приют и можно сдать собаку, — выдавила я.

Девушка поперхнулась чаем. Парень мрачно посмотрел на меня. Он был небрит пару дней и был похож на вороненка.

— Это с директором надо говорить, — сказал парень, наконец, каким-то странным гортанным голосом. — После праздников. Раньше не будет.

Я поняла, что язык для него чужой. И посмотрела на девушку.

— Ну, — сказала она грубо, — где собака-то? Агрессивная?

— Дома, — ответила я. — Не злая, добрая.

— А чего сдаешь?

Я пожала плечами.

— Наигралась, значит, — буркнула девушка. — Или что там у вас? Беременность? Аллергия? Уезжаешь в чужую страну, куда с собаками въезд запрещен?

Я шагнула назад, испугавшись ее злобы и нескрываемой ненависти.

— Я… нашла ее, — сказала я, оправдываясь. — Прочитала, что бездомную собаку можно сдать в приют… Здесь ведь лучше, чем на улице.

— Ага, — сказала девушка. — Курорт. Сходи, посмотри, как оно лучше. Я воду менять не успеваю — половине налила, у второй половины она замерзла. Верни ее лучше, откуда взяла. Если она добрая, может, кто-то себе заберет. Здесь она никому не нужна.

Я развернулась и вышла. Прошла к выходу, стараясь не смотреть на пушистые хвосты, слезы в карих глазах и отчаянные попытки привлечь к себе внимание. Закрыв калитку, набросила капюшон, чтобы не слышать их лай, и быстро зашагала прочь. Это было ужасное место. Из-за слез я не видела, куда иду, зацепилась за вмерзшую в дорогу железяку, споткнулась и упала.

И тогда я разозлилась на себя. Я поднялась и осмотрелась. День клонился к закату, хотя было всего четыре часа после полудня. По обочинам дороги лежали тени от деревьев и были они странного розового цвета. Я посмотрела на них, на местное бледное солнце, на комья грязного снега на дороге, на ржавый сетчатый забор и разозлилась еще больше. Этот мир тусклый и унылый. Люди — словно дети, которых не научили различать добро и зло, держаться своей природы, слушать свое сердце. Они были… сломанными. Или потерянными. Растерянными. Они хотели менять мир, но не знали, что и как делать, что хотят получить. Даже добро они не понимали, вернее, видели лишь внешнюю оболочку, форму и не понимали его сути. А в итоге совершали странные поступки, которые были добром ровно наполовину. Вторая половина их поступков оказывалась злом. В ушах стоял неумолкающий лай собак. Собак, которых кормили, у которых были будки… и ни одного шанса стать счастливыми. Разве это добро, когда вокруг столько несчастных созданий?