Sindroma unicuma. Finalizi

А значит, кто-то забрал её! — заработали лихорадочно извилины. Кто сумел попасть в швабровку, миновав сложный замок Олега?

— Складывая вещи, ты заметила резинку? — допытывался Мэл.

— Не знаю… Не помню. Не обратила внимания!

— Так… Мы двигали стол, — задумался он. Потер ладонью глаза, вспоминая. — Черт!

Хлопнула дверь, и со сквозняком в помещение зашел… Альрик Герцевич Вулфу! Прохромал к столу и сел рядом с проректрисой, вытянув увечную ногу. Михаслав Алехандрович обернулся к нему, чтобы ввести в курс дела, но профессор взмахом руки сказал: "Не стоит. Я в курсе". Он и с мужчинами не стал здороваться, очевидно, они виделись с утра.

Мэл напрягся.

— Позвольте узнать о пропавшем артефакте. Что это?

— Specellum verity[52]. Зеркало правдивости, — объяснил Миарон Евгеньевич.

Единственное зеркало в кабинете Стопятнадцатого — то, в которое декан поначалу любил разглядывать меня. Значит, это артефакт. Немудрено. Не удивлюсь, если в кабинете Генриха Генриховича каждая вторая вещь — древний и бесценный раритет.

— Вы по-прежнему уверены в своих подозрениях? — обратился профессор к Михаславу Алехандровичу.

— Мы хотим разобраться, — отозвался тот. — Ведь кто-то проник в кабинет и позаимствовал уникальный предмет.

— Думаю, кражу совершил тот, что хотел переложить вину на Эву… Карловну, — Альрик произнес отчество с заминкой, и Мэл сжал губы узкой полоской. — Прежде всего, потому что она беспрепятственно выносит разнообразные вещи из института. Ведь так? — перевел он взор на меня, и в груди ухнуло.

Заявление профессора устроило эффект, подобный анафилактическому шоку.

— Разве таковое возможно? — спросил Миарон Евгеньевич, отойдя от изумления. — Страж запрограммирован…

— Страж — живое существо, — ответил Альрик. — Специально выведенная порода. Программа закладывается с помощью глубинного гипноза, — постучал он пальцем по виску, — а дополнительная сетка символов, вживляемых под кожу, обеспечивает связь с базой данных института.

— Невероятно! — воскликнул Миарон Евгеньевич. — Верно ли заявление профессора? — обратился ко мне.

Насмешливый взгляд Альрика не оставил шансов.

— Да… но я всегда возвращала… — пролепетала я после мучительного молчания и внутренней борьбы.

Мэл сжал мою руку.

— Я заставлял её, — сказал громко. — Эва выносила книги из библиотеки, потому что я приказывал. И угрожал. Шантажировал, что расскажу всем…

— Нет! — вскочила я. — Это я виновата во всем! Мэл не при чем! Я… булочки… расстегаи из столовой… справочники, учебники… Но всегда возвращала книги! Он не знал, — показала на Мэла.

— Определитесь, пожалуйста, — обронил небрежно профессор. Сказал так, будто мы — два ребенка, выгораживающих друг друга в попытке уменьшить степень вины каждого.

— Я… потрясен, — подал голос Стопятнадцатый. — Не ожидал. Скажите, милочка, как вам удалось?

Что удалось: украсть артефакт или вступить в сговор с Монтемортом?

— Страж не виноват! — заговорила я горячо. — Он не знал. Он не при чем.

Альрик засмеялся, красиво и весело, а руки Мэла сжались в кулаки.

— Выходит, страж не справляется с обязанностями. Если Эва Карловна сумела вынести книги из института, это может сделать любой, — выдвинул предположение Миарон Евгеньевич.

— Мы узнаем об этом… скоро, — заверил профессор, взглянув на часы. — Но могу с уверенностью сказать, что Эва Карловна никоим образом непричастна к краже.

— Как?! — хор голосов мог бы сравниться по стройности с профессиональным певческим коллективом.

— Очень просто. Объясню с легкостью, и, пожалуй, начну издалека. Люблю долгие вступления, — улыбнулся Альрик, но собравшиеся не разделили веселье. — Но сначала хочу напомнить о профессиональной этике и о клятве неразглашения должностными ответственными лицами личных тайн. — Деканы кивнули, соглашаясь. — Итак, будем считать отправной точкой гражданскую войну, случившуюся почти пятьдесят лет назад, а точнее, её последствия. Тогда побежденных вместе с семьями насильственно ссылали на западное побережье. Об этом знают все, не так ли? — Молчание подтвердило слова профессора, я же впилась в него глазами. — Но мало кто знает, что победители установили для каждого жителя побережья уплату долга отчизне. И дети, и внуки ссыльных при рождении получали и получают долг, который переходит по наследству. Любой без исключения, кто живет на побережье, обязан вернуть долг отечеству. Вы знали об этом Егор Артёмович? — обратился он к Мэлу, и тот вздрогнул. — Наверняка ваш родственник немало рассказал о западном побережье.

Меня словно обожгло пощечиной. Мэл знает? Кто рассказывал ему о побережье — отец, дед? И Мэл молчал. Всё это время он скрывал. Не заикнулся. А я, наивная балда, выпытывала подробности у Агнаила.

— Кое-что слышал, — ответил скупо Мэл.

— Кое-что, — глаза профессора сверкнули… торжеством? — Итак, долг перед отечеством на Большой земле. Его уплачивали и платят по-разному. В научных лабораториях, в качестве прислуги, в изматывающем физическом труде… Продолжительность определяется степенью тяжести. Обычно — от года до трех, а иногда дольше.