Sindroma unicuma. Finalizi

Застегнул молнию на брюках, поправил галстук, пиджак, вернул замок на платье в первоначальное положение и вышел, закрыв за собой дверь.

* * *

Мэл не догадывался, но ему невероятно повезло, что "особисты" получили указание наблюдать и не вмешиваться. Отдавая приказ, Мелёшин-старший, выстроивший, как он думал, успешную стратегию, перестраховался и наступил на собственные грабли.

7. Параллельно

Выйдя в пустынный коридор, Мэл огляделся и быстрым шагом направился обратно, в "вулканический" зал. Комнатка подвернулась как нельзя кстати, словно специально дожидалась своего часа. Неизвестно, каково было её первоначальное назначение, потому что в крохотном помещении сохранилась полная изоляция от вис-проникновений.

О комнатушке знал ограниченный круг лиц. Как-то, в одно из шумных гульбищ в клубе, Макес скорефанился с Эмилем, сыном владельца "Вулкано", и тот по пьяни рассказал о непримечательной служебке. Предполагалось, что в кондейке можно уединяться с девчонками для "горячего" времяпровождения. Мэл воспользовался предложением единожды, и то неудачно. Девица, которую он подцепил на танцинге, сморщилась, увидев обстановку конурки.

— Милый, неужели не найдется местечка получше? — промурлыкала, повиснув на нем. Получше нашлось в машине на заднем сиденье.

Несмотря на то, что правилами клуба запрещалось использование волн, запреты частенько нарушались. Мэл сам стал тому примером, создав сегодня несколько заклинаний, а у "особистов" тем более могли быть особые полномочия на создание вис-возмущений и наличие оперативной связи.

Он на ходу достал телефон и проверил работоспособность — экран оставался стабильно темным. Глушат, как обычно.

На очередном повороте Мэл еще раз обернулся. Никого. Можно погордиться собой: "особисты" потеряли след.

В зале продолжалась танцевальная вакханалия, словно и не случилось недавно из ряда вон выходящее событие — попытка убийства на глазах у многочисленных свидетелей. Десятки ног успели затоптать место инцидента, и уже не представлялось возможным восстановить картину случившегося, за исключением пересудов и слухов. Мэл сунул бармену банкноту в пятьсот висов и получил телефон со встроенной автономной станцией. Он успел сделать короткий звонок, когда к нему протолкался Мак.

— Лицо прикрывай, здесь рыщут охранники, — посоветовал Мэлу, и тот, облокотившись о барную стойку, сделал ладонь козырьком. — Налетели сворой, но опоздали. Ходят и опрашивают, правда, теперь их поменьше. Часть ушла в другие залы, — рассказывал весело.

— А батины ищейки?

— Один точно здесь, а второго не чувствую.

Значит, заплутал в коридорах, отправившись вслед за Мэлом и его мышкой.

— Что Велюр? Слил охране?

— Успел свалить. Жди вызов на димикату[13].

— Уже трепещу, — усмехнулся Мэл. — В следующий раз подумает, прежде чем лапать чужое.

— Велюр видел, как ты и она… как ты на нее смотрел… И сразу понял, что между вами искры летят. Поэтому знал, куда бить.

— Проехали. Теперь это мои и его счеты.

— А где твоя? Круто было? — не утерпел Мак.

— Круто, — ответил машинально Мэл, вытягивая шею и пытаясь разглядеть Ледышку там, где бросил её в одиночестве.

— А дальше? — не отставал друг. — Познакомишь их и предложишь стать лучшими подругами?

Мэл удивленно посмотрел на него и рассмеялся, а затем, расталкивая толпу, двинулся к столу.

* * *

Отвратительное чувство, когда тебя унижают на глазах четырех тысяч гостей, и делает это не кто-нибудь посторонний, а человек, у которого, между прочим, есть обязанности как у кавалера. Аксёнкиной казалось, что над ней смеются и показывают пальцами, а Мелёшину было всё нипочем.

Та, другая, оказалась совсем непохожей на второсортницу, нарисованную воображением Августы. Не сразу и с большой неохотой Аксенкина признала, что девица, побывавшая в постели Мелёшина — а в том, что та побывала, не осталось сомнений — хороша собой, и этот факт заметил не только Мэл, глазевший на девчонку и пускавший сопли как клинический идиот. "Слюнявчик забыл надеть" — раздраженно посмотрела Августа на своего кавалера, чья голова неуклонно поворачивалась как стрелка компаса в одном направлении. Аксёнкиной пришлось вытягивать безнадежные беседы с гостями, и хоть в чем-то она получила удовлетворение — за умение вести великосветские разговоры ей стоило поставить наивысший балл. Родители гордились бы ею, а Мелёшин-старший кивнул бы одобрительно, узнав об аристократической сдержанности, обходительности со старшими, культуре языка, изысканности речевых оборотов, лишенных слов-паразитов и невразумительных "э-э-э" и "м-м-м".

Зато Мелёшин-младший бил все рекорды тупоумия, а точнее, тяжелого кретинизма.