Sindroma unicuma. Finalizi

— Назло, — призналась не сразу, потому что вдруг поняла: Мэл ревновал — до бешенства и потери самоконтроля.

Из-за меня он поступился принципами висоратской чести, не сдержавшись. Я — его уязвимое место. Ахиллесова пята. Вот так — просто и сложно.

— С ним круче, чем со мной, да? — не успокаивался он.

И почему я смалодушничала, испугавшись, и поддалась порыву? Ведь он же никуда не делся, мой Мэл. Стоял передо мной — злой, взъерошенный, растрепанный, неуравновешенный.

— Отвечай! — рявкнул он, заставив вздрогнуть. Его опять затрясло, и в глазах появились зеленые всполохи.

Ну и пусть кричит, мне уже не страшно. Лишь защекотало под ложечкой, когда Мэл начал распаляться. И вовсе он не псих, а если ненормальный, то по моей вине.

Перед глазами промчались каледоскопом эпизоды прошлого: смеющийся Мэл, растерянный Мэл… Он же — нахмурившийся… Мэл с недоуменно поднятой бровью… Задумчивый Мэл…

Бездонный колодец под ногами раскинул темный зев. Нужно набраться сил и прыгнуть, поверив, что внизу меня обязательно поймают, не дав разбиться.

Я приблизилась к Мэлу и обняла. Провела рукой по щеке, и он не оттолкнул и не увернулся.

— Нет. Круто только с тобой, — ответила, боднув его носом.

— И это всё надела для спортсмена? — Его руки вдруг потянули подол платья вверх, забирая в складки, тревожа бабочек, и принялись поглаживать оголившиеся ноги.

Пружина затягивалась до предела — наша общая, одна на двоих. Отпусти — и она раскрутится, захватывая, всё, что окажется поблизости.

— Это всё — для него? — допытывался хрипло Мэл. Уткнулся носом в шею и мял мои ягодицы, не скрывая возбуждения. Наоборот, еще сильнее прижался и потерся пахом.

— Для тебя… С самого начала… — выдохнула, вцепившись в его плечи. — Больше… никого нет…

Мэл отстранился и провел по моим губам большим пальцем — грубо, истирая остатки танцевального поцелуя. Раза на три или четыре убирал одному ему видимые следы, — хорошо, что помада Вивы въелась намертво.

— Для меня, — заключил срывающимся голосом. — Для меня.

К черту всё. Оказывается, я давно этого хотела, но боялась признаться себе.

Его руки давили и сжимали, губы жгли, клеймя. Неважно, что после торопливых жадных объятий на следующий день проявятся синяки. Я предлагала, и Мэл брал — как своё по праву. И все же он отказывался поцеловать меня, несмотря на все мои попытки.

Разжав объятия, Мэл торопливо вытащил ремень из брюк, и, оглядев стену, повесил пряжку на крюк, сбросив с него какие-то балахоны. Рывком подтянул стул и посмотрел выжидающе, пытаясь выровнять дыхание.

Сейчас или никогда. Он и я — в захудалой кондейке. Мой незнакомец из видения, предсказанного пророческим оком. И почему меня не удивило?

Я встала коленями на стул, ухватившись за конец ремня, а Мэл подошел сзади.

По телу прошла неконтролируемая дрожь, когда он медленно расстегнул замок на платье, приспустив его с плеч, а затем поднял подол, открывая взгляду кружевное белье с пажами. Предчувствия не обманули Виву.

Мэл прижался ко мне, и я чувствовала его нетерпение, его дрожь. И меня колотило от предвкушения.

Мэл поднял чашечки кружевного комплекта.

— Прогни спину, — велел хрипло. Послышался звук расстегиваемой молнии. — Еще прогни… Сильнее, — потребовал, и когда получил желаемое, простонал глухо, а вместе с ним и я, вцепившись в ремень, словно в спасительную соломинку.

— Эва… — выдохнул он. — Убью каждого… кто посмеет…

Это было непонятно что. Стихия. Жажда. Потребность друг в друге. Животный инстинкт и его утоление.

Спираль раскручивалась, ускоряясь.

Мэл притянул к себе за шею, и теперь его дыхание оказалось совсем рядом.

Он мучил, лаская, на пределе моего терпения. Я хныкала и выгибалась в его руках, а он наказывал и тут же прощал.

Кажется, просила его, требовала, чтобы быстрее. Куда уж быстрее? Мэл словно с цепи сорвался.

Как же мне хотелось отпустить чертов ремень, чтобы почувствовать мягкость губ, солоноватость кожи, жесткость темных волос! Страстно хотелось притянуть Мэла и обнять — до ломоты в сердце. Ради нескольких секунд я сделала бы что угодно. На колени встала бы!

Я уже на коленях. Проклятая bilitere subsensibila[12]!

— Мэл… — умоляла, задыхаясь от пронзительных ощущений, — пожалуйста…

Он так и не дал прикоснуться к нему. Шаткий стул раскачивался в такт резким движениям. Если опущу руки, то свалюсь.

Наверное, когда люди испытывают удовольствие, в космосе вспыхивает сверхновая. Обязательно должна вспыхивать.

Тяжелое шумное дыхание опаляло разгоряченную кожу.

Мэл позволил откинуться на него обессиленно и лениво поглаживал меня.

— Отлично… — протянул довольно. Отклонил мою голову влево, и я дернулась от боли, пронзившей шею. — Это за каблучок, — послал на ушко интимный шепот. — А это за синячок, — добавил, склонив мою голову к правому плечу, и оставил аналогичный болезненный укус с другой стороны. Лизнул прикушенную кожу и подул, вызвав сдавленный стон.

— Приводи себя в порядок, — сказал Мэл. — Нам нужно поговорить. Буду ждать тебя в зале. И больше не шали.