Синее море

Б е л ы й. Да, да, и меня это поразило.

Л ю б а. После грозы, на закате, поднялся сплошной белый туман и над далью и над садом. Он был пронизан огненными лучами уходящего солнца. «Тяжелый огнь окутал мирозданье…»

Б е л ы й. Как вы прекрасно рассказываете…

Л ю б а (застенчиво). Ну что вы… Понемногу я вошла в этот мир, где не то я, не то я не я, но где все певуче, все недосказано и где все эти странные стихи, так или иначе, вдруг идут от меня…

Б е л ы й. Я это давно понял. Только от вас.

Л ю б а. Я не так сказала. Но вам могу и это сказать. Вы пронзающий человек! Разве я одна это говорю?

Б е л ы й Мне важно не то, что все говорят, а то, что это вы говорите.

Л ю б а. Может быть, не надо было…

Б е л ы й. Нет, надо! Ну, а дальше, дальше что?

Л ю б а. Вы толкаете меня на откровенность. А в этом я и себе боюсь признаться.

Б е л ы й. Но что же это, что это?

Л ю б а (с усмешкой). Боже мой… Как будто и любовь, но в сущности одни литературные разговоры.

Б е л ы й (весело). Сумасшедшие дети!

Л ю б а. Я вас боюсь. (Страстно.) Да, я хотела порвать с ним. Прекрасная дама взбунтовалась… Отказать, замкнуться, уйти.

Б е л ы й. Что, что, что?

Л ю б а. И все-таки это стало началом моей судьбы.

Б е л ы й. Началом?! Ловлю вас!

Л ю б а. Не смотрите на меня так.

Б е л ы й. А сами смотрите прямо в мою душу! Кто вам дал право! Кто вам дал эту власть?

Л ю б а. Никакой власти у меня нет.

Б е л ы й. Но вы же знаете, знаете!..

Л ю б а (усмехнувшись). Чехов напрасно смеется над «душенькой». Разве это смешно? Разве это не одно из чудес природы — способность женской души так точно, как по камертону, находить новый лад?

Б е л ы й. О нет, вы не «душенька». Не вы меня, а я вас боюсь.

Л ю б а. Ах, во мне есть немалая доля трагичности. Вот я опять теряю свое. (Смотрит на него.) Вы пронзающий, вы еще более необыкновенный, чем Блок, еще более удивительный, но вместе с тем… вместе с тем вы — земной.

Б е л ы й. Клянусь, это не от меня, это от вас. И это прекрасно, то, что происходит с нами! Сейчас! Сию минуту!

Л ю б а. Молчите!

Б е л ы й. Но как же молчать?.. Хорошо, ничего не скажу, ничего не скажу… Но ведь все равно громче самых громких слов будет это молчание… Я увезу вас! Мы уедем в Италию! Мы будем путешествовать по всему миру… Да, я для вас и земной, и удивительный… И мне не нужно, чтобы вы ответили мне. Без того знаю я, что вы ответите! Я за десятки верст чувствую вас, ваш ответ. Еще не слышны шаги, но я знаю — это Вы! И знаю: это неизбежность!.. Неизбежность, слышите? Я обречен. Я счастлив.

Л ю б а (тихо). Кажется, и я…

Входит  Б л о к. Он стоит, прикрыв глаза, словно вслушиваясь в самого себя.

Б л о к. А, Боря. Я пройду к себе.

Б е л ы й. Ты опять ускользаешь? В последнее время мы так мало говорим с тобой.

Б л о к (рассеянно). Разве?

Б е л ы й. А я новую статью начал. То, о чем мы говорили. Научное объяснение явлений жизни ведет неминуемо к исчезновению самой жизни. Душа, иссушенная знанием, тоскует о потерянном рае — о детской легкости, о порхающем мышлении.

Б л о к. Да, да… Детская легкость… (Вдруг, резко.) Боря! А не пора ли нам начать выпутываться из нашего философского сумбура? Ты не находишь? Эта игра уже наносит увечья!

Б е л ы й. Увечья?

Б л о к (стиснув зубы, но уже спокойно). Да, увечья. И я — о земном, а не о потустороннем.

Б е л ы й. Для того чтобы увидеть земное, нужно увидеть небо. Мир созрел, как золотой, налившийся сладостью плод. Я жду так же, как и ты ждешь! Близится событие… Саша!

Б л о к. Близится? Событие?

Б е л ы й (вдруг сразу растерялся). Видишь ли… Мне надо бы… То есть не мне, а — надеюсь — н а м… надо… с тобой объясниться… Располагаешь ли временем?

Б л о к (пожал плечом). Пожалуйста, Боря… (Усмехнулся.) Располагаю ли временем?..

Б е л ы й. Право, не знаю, Саша, но думаю… Трудно тебе объяснить, приняв во внимание неестественность положения…

Б л о к. Ну и что же?

Б е л ы й. Видишь ли… Я и Люба…

Люба молча опустила голову.

Б л о к (с ужасающим спокойствием). А!.. И что же, и что же?.. Я рад. (Вышел.)

Л ю б а (Белому). Не подходите, не подходите ко мне! (В ее крике истерические нотки.) Возвращайтесь в Москву! Сидите там, и ни слова, ни слова… Я напишу вам. Слышите! Сейчас я ничего не понимаю. Я должна быть одна. Без вас. Уезжайте сегодня же. Я напишу, я напишу вам…

Сцена уходит в тьму. Слышно, как стучат молотки, заколачивающие гвозди. И деловитые голоса рабочих: «Левый угол чуть выше. Хорош. Натягивай книзу. Поддерживай! Так. Так. Хорош».