Синее на золотом

Он отвечал почти машинально и все искал слова, которые не стыдно сказать женщине, чье присутствие наполняет тебя теплом, – слова, которые шли бы от сердца и звучали естественно, как та песня, которую она пела когда-то. Он терялся, потому что все, что приходило в голову, было штампами, заученными фразами, которые он до того произносил десятки раз. И остерегался повторить их, потому что больше всего на свете боялся вновь встретить этот открытый взгляд, услышать упрямое «Вы лжете» и увидеть, как она отвернется от него – отвернется окончательно. Арман был умен и знал, что чем большую неприязнь он будет внушать Амелии, тем сильнее она окажется расположена в пользу его друга, – в пользу того, кто ни капли не дорожил ею, кто до последнего оттягивал встречу с ней и даже не собирался ради нее порывать с любовницей. При мысли, что Амелия может разделить судьбу всех достойных, но обманутых женщин, которые имели несчастье связать свою жизнь не с тем человеком, Армана охватывала злость.

В последующие дни то один, то другой обитатель замка выбирался в Амьен, к изготовителю париков Эдуару Тийару. Тот одобрил мысль взять с собой в качестве прислуги тех, кто посвящен в дело, и объявил, что сделать фальшивые паспорта – не проблема, просто на это потребуется несколько дней. Что касается голубей, то оказалось, что у мсье Тийара в окрестностях Дюнкерка есть друг, который занимается разведением этих замечательных птиц, и друг этот будет счастлив вручить несколько особей друзьям лорда, причем совершенно безвозмездно.

Паспорта для служанок господина де ла Трава были готовы через полторы недели. Амелия значилась в них – по ее просьбе – как Амели Муассон, Ева – как Ева Муассон, ее двоюродная сестра, а Тереза получила имя Терезы Оливье. И хотя все прекрасно поняли, почему она взяла это имя, никто даже виду не подал.

Ранним утром в сопровождении четы де ла Трав новоявленные служанки сели в карету, которая должна была доставить их в Дюнкерк. Арман подошел вместо Лорана закрывать дверцу кареты. Ему хотелось еще раз взглянуть на Амелию, пока она была здесь, и он нашел, что наряд служанки ей очень идет.

– Возвращайтесь поскорее, – попросил он.

– О, не сомневайтесь, Арман, – сказала Тереза, улыбаясь Оливье, который стоял позади него. – Мы вернемся, обещаю вам.

Утро было чудесным, на листьях и цветах переливались в лучах солнца капли росы. Ничто не предвещало, что из пятерых в замок вернется только один человек…

Меж тем как карета катилась по направлению к Дюнкерку, в другой карете – почтовой – в Амьен уносились два письма.

Первое из них гласило:

«В революционный комитет города Амьена.

24 июня I года единой и неделимой Французской республики.

Согласно нашей договоренности ставлю вас в известность, что в настоящее время я сопровождаю на побережье гражданку Анриетту де ла Трав, которая собирается переждать там время до родов. По известным причинам политика интересует ее сейчас гораздо меньше, потому что все ее мысли только о будущем ребенке, и она не собирается делать ничего, что могло бы ему навредить. Что касается тех людей, о которых вы меня спрашивали, Армана де Бельфора и Оливье де Вильморена, то они давно не появлялись в замке. Ходят слухи, что они отправились в Лондон, что неудивительно, учитывая взгляды и симпатии этих господ (слово зачеркнуто и исправлено на) граждан. Всецело преданный вам

Сознательный гражданин».

Второе послание было еще короче первого, но зато в выразительности оставляло его далеко позади.