Синее око

— Я вам тут одно место прочитаю... — Олег Холодов долго добывает из тумбочки толстую тетрадь в клеенчатых корочках. — Вот. Я Михаила Пришвина читал, у него одно место выписал, меня заинтересовало... «...Принудительная сила общественного труда требует от рабочего личного поведения, и тем самым каждому предоставляется выход в царство свободы».

— Ну, это ты загибаешь... — Пушкарь недоволен. — Что он, этот Пришвин, думал, что писал: «принудительная сила»? Кто тебя принуждает?

— Это у Пашки такая книга была: Михаил Пришвин. — Севочка встрепенулся. — Я не читал, а только смотрел. Он это место и подчеркнул, я помню...

Холодов обиделся, спрятал тетрадку в тумбу:

— Я Пришвина читал, когда еще в ремесленное училище поступал, я из Луги приехал в город, с собой всего три книжки и привез...

— ...Так вот, значит, стал я в очередь, — Володя Рубин всё о своем. — Стою. Только подошел к двери, швейцар ее на задвижку. Всё. Время кончилось. Я повязку сразу надел на рукав, стучусь к нему: «Давай-ка открывай, мы дружинники». Он, конечно, открывает, а те, что за мной, подняли хай...

— И применили к тебе принудительную силу. И ты не попал в царство свободы. Ариведерчи, как бы сказал наш итальянец Паха Францев. Всё! Давайте кимарить. — Севочка натянул на себя простыню до самых кудрей.

Все спали, когда явился Францев. И весь город спал, потому что воскресенье. Павел прошел пешком от Финляндского вокзала до общежития. Он постоял на мосту и поглядел на невскую воду, как она заплескалась под первым, туманным и мягким лучом солнца.

Вахтерша дремала на своем стуле. Она не услышала Павла. Он очень осторожно снимал ботинки, чтобы не разбудить свою бригаду.

К открытию бригада Пушкаря явилась в Эрмитаж. Ее привел сюда Паша Францев. Он уверенно встал в очередь за билетами, пошел первым через контроль и дальше, с выражением верховодства и всезнания.

Рулевой Оля тоже пришла вместе с бригадой.

...Возле одной из эрмитажных колонн сидит на раскладном стуле девушка. Перед ней мольбертик. Она рисует интерьер Эрмитажа.

Павел остановился за спиной у девушки. Бригада пошла дальше, только Оля оглянулась на Павла. Францев намеренно не заметил этого взгляда, свободно и легко, так, чтобы всем было слышно, обратился к художнице:

— Что это у вас, задание такое — рисовать или так, для себя?

Художница красивая. Она не удостоила Павла особенным вниманием.

— Академическое задание по графике.

— А вы что, в Академии художеств? — Паша мнется. Вопросы, которые он задает девушке, не очень-то нравятся ему. Но других вопросов не придумать.

— Раз уж пришли в Эрмитаж, — говорит девушка, — так хоть смотрите картины. И не мешайте работать.

— А вы будете здесь весь день рисовать? — Павел даже морщится, так стыдно ему говорить это. Он начал разговор, чтобы похвастаться перед бригадой и особенно перед Олей непринужденностью своих манер и равноправным положением в Эрмитаже. А теперь нельзя просто так отойти. К тому же девушка хороша, Павлу очень нравится, как она нарисовала колонны,

— Идем, Францев! — Это ребята кличут издалека, с лестницы.

...Вот они движутся все вместе по залам Эрмитажа. Поглядывают на картины. Остановились подле Адама и Евы. Подмигнули друг другу. Оле это неинтересно.

Олег Холодов с ней рядышком норовит.

— Вот, ребятишки, такую бы жену, как там внизу, к которой Пашка приставал. — Это Севочка Лакшин мечтает. — Она бы меня рисовала, а я бы ей позировал.

— Ага. А зарплату бы вам Пушкин платил. — У Пушкаря, как всегда, трезвый взгляд на вещи.

Францев ведет бригаду рысисто из зала в зал. Он знает, что́ здесь нужно смотреть первым долгом, а что — походя.

— Сейчас пойдем на третий этаж. Там современное искусство Запада. Гоген и Ван-Гог.

...Рафинированный ценитель искусства, несколько апоплексический, восторженный и в то же время размеренно скупой в движениях ленинградец разглядывает пасторали Ватто. Он поворачивается на слова Францева:

— Я прошу прощения, молодые люди. Э-э-э... Ван-Гог жил в основном, главным образом, в предшествующем веке.

— Не имеет значения, — говорит Паша Францев, — он более современный, чем многие наши нынешние...

— Ну-с, если угодно... — Ценитель пожимает плечами.

Олег Холодов всё же отбился от магистрального хода бригады. И Олю увлек. Они стоят у часов с павлином. Оля всему рада подивиться.

— Вот смотри, — говорит она, — тогда ни станков не было, ничего, всё вручную, а какие красивые вещи делали. Вашему бы цеху такой заказ не выполнить...

— А Пашка сегодня не ночевал в общежитии, — говорит Холодов. — Только утром пришел... Давай лучше здесь походим. Он всё на третий этаж тянет, будто больше всех понимает. Я еще когда в ремесленном учился, карикатуры в стенгазету рисовал.

— Ой, что ты, надо всем вместе держаться! Когда много народу, каждый хоть что-нибудь скажет. Так интереснее, чем просто ходить и глазеть.

Францев уже ведет бригаду по третьему этажу. — Вот это, значит, Пикассо. Он голубя мира нарисовал... Великий художник.