Синее око

Они несут вдвоем парную двойку. Обшарпана лодочка. Видала виды.

Пустили ее на воду. Сели.

— Фалышборт вон весь распорот, — говорит Широков.

— Ладно. Не на парад идем.

Гребут. Лопатки весел сшибают брызги с остроголовых маленьких волн. Свежо на воде. Рябь. Идут по Крестовке. Внизу черным-черно. Потемки.

— Вальки, вальки не задерживай! — командует Паша. — Живее выбрасывай. — Он глядит на чемпионскую спину. Очень еще сильная спина. И руки, и шея... Всё работает ровно, и, кажется, никогда не кончиться этой работе. Станок.

Загляделся. Ритм потерял. Широков отъехал на сляйде, ткнулся в Пашины весла.

— Аккуратнее работай! Первый раз в лодку сел? — Что бы ни было, Широков серьезно относится к спорту.

Дальше идут. Францев хоть злится, а старается. Он тоже спортсмен.

— Да я что, новичок, — говорит Францев, — вот схвачу рака, перевернется лодка, а водичка, наверное, плюс десять...

— Я полста раз переворачивался, пока научился гресть. В заливе в ноябре купался.

Пошли под Елагин мост.

На пляже, конечно, пенсионер в плавках... Ему необходимо поддержать в себе затухающий тонус. Он верит в свое омоложение с помощью холодной воды.

— Упорный папаша, — говорит Францев, — его тут можно на должность статуи взять. Будет изображать какого-нибудь Зевса. Погода на него всё равно не действует.

— У статуи должна быть мускулатура как следует. А так — что это? Человек должен до старости сохранять спортивную форму.

— А он, может быть, доктор технических наук. Или просто работяга был, за станком лет тридцать подряд... О форме не позаботился.

— Это ничего не значит, что доктор. Ботвинник тоже доктор...

Приноровились друг к другу. Славно гребут. В лад. Огибают парк культуры. На стрелке каменный лев носом к морю.

Положили весла на воду. С моря гонит в устье острую рябь.

— А ты институт-то свой закончил? — спросил Паша. — Я читаю в газетах, про тебя всё пишут: студент да студент...

— Два экзамена нужно досдать и три зачета. Тогда можно диплом защищать. Не от меня же зависит. Как раз всегда совпадает: как сессия — мне на сбор ехать.

— Ну, это хорошо в институте, а если бы ты работать стал? Ты бы ведь дисквалифицировался...

Паша выспрашивает Широкова пристрастно и требовательно.

Широкова не смутишь таким допросом:

— Я добыл золотишка. Олимпийскую медаль привез. Ты что думаешь, это так просто? Команде, знаешь, как были нужны очки! И вообще, для всего государства...

— Да нет. Я не о том тебя спрашиваю. Я вот думаю, может хватить этого для человека, если он только и умеет в жизни, что веслами махать?

— Почему это махать? Если махать будет, он в сборную Союза не попадет.

Паша глядит на берег и на воду, будто прикидывает расстояние.

— Будешь выступать в гонках? — спрашивает Францев.

Широков отвечает неуверенно:

— Не знаю... Это не от меня одного зависит...

Паша вдруг давнул на валёк, лодка сыграла набок.

Широков тотчас сбалансировал веслами. Реакция у него электронная. Не перевернешь... Обернулся:

— Не шали.

— Да вот, вертлюг заедает.

— Не приучайся свою дурость на вертлюг сваливать, не поможет.

Паша немного сконфужен. Надо как-то поправить дело.

— Ну что, до Лахты сходим? — говорит он грубо и хмуро.

— Пошли.

Грести в заливе — не то что по гладкой Крестовке: волна. Трудно грести.

У Широкова лицо неподвижно. Он не видит ни моря, ни берегов, он не думает, только пишут эллипсы вальки весел. Тело соскучилось по работе.

А Паше Францеву грести не только плохо, но даже и больно. Он страдает, потому что утомил свои мышцы, потому что не его воля в лодке и нельзя дать себе послабление. По лицу видать, как больно Паше грести.

— Повернем? — через плечо спрашивает Широков.

— Что, сдох? До Лахты хотели.

Гребут далыше.

Ветер будто заходит с тылу, чтобы отрезать лодку от островов. По воде еще нельзя судить о новой силе ветра, вода будто даже притихла, рябь прилегла. Тучу разворошило ветром, погнало, как большую стаю скворцов, над морем.

— Фальшборт рваный. По волне нельзя! — Это Широков кричит.

— Табань загребным! — командует Паша,

Он разворачивает лодку. Широков табанит.

Море расходится понемногу. Вот первый гребешок на волне забелелся. Быстро погас. Второй дольше белеется.

Лодка теперь идет к островам. Ветер бьет поперек хода лодки, сносит ее к лахтинским камышам.

Гребешок ткнулся в борт, перепрыгнул, плеснул в дыру на обшивке.

Еще плеснул. Еще...

— Держи баланс! — приказывает Широков.

Паша стиснул вальки, уперся в море веслами, как руками.

Широков тянется заткнуть дыру своей вязаной шапкой. Заткнул. Крикнул:

— Жми, как можешь!

...Ни на одной гонке не давал Широков такого темпа, как сейчас.

Большая волна вздулась рядом. Идет. Оба враз подняли вальки, поднялся борт... Волна словно подсела под лодку, лодка взлетела и скатилась по отлогому боку волны. Следом еще волна. Потопила корму. Унесла шапку-затычку.

— Держи баланс! — Широков закинул руку за спину, сгреб свой свитер и сдернул его. Опять заткнул прореху в фальшборте.

...Очень далеко стрелка Елагина острова. Ее теперь не видать вовсе, столько навесило дождя и хмурости.

Водой выхватило свитер из прорехи.

Кормовой отсек полон воды.

— Ноги освободи! — кричит Широков.