Синее железо

Все комнаты соединялись между собой, и переходов было так много, что не каждый мог разобраться в их путанице. При входе из одного покоя в другой дверные проемы постепенно сужались, и от этого казалось, что человек идет в тупик.

Под глинобитным полом были проложены ходы кана, облицованные с боков и сверху каменной плиткой. По этим хитроумным ходам из печей подавался горячий воздух.

Однажды под вечер к Ли Лину приехал Артай. С ним прибыли сани, груженные дверными ручками. Одну из них Артай прихватил в дом. При взгляде на нее Ли Лину стало жутковато. Это была отлитая из бронзы личина сказочного чудища в трехрогом венце, с бородой и звериными ушами. Длинные усы завивались в кольца, и под ними скалились в злорадной усмешке редкие клыкастые зубы. Хищный горбатый нос с разверстыми ноздрями, казалось, принюхивался к рукам наместника. В нос было вставлено большое кольцо.

— Почему у этого демона глаза и нос динлина? — после долгого созерцания спросил Ли Лин.

Артай не отвечал. Наместник повторил вопрос и только тут вспомнил, что оружейник не понимает по-китайски.

Ли Лин засмеялся и, поднявшись на цыпочки, дружески похлопал Артая по плечу. Потом он достал из сундука связку золотых монет, нанизанных на шелковую нитку, и протянул мастеру.

Артай связку взял, хотя по его лицу было видно, что он не понимает, зачем ему предлагают деньги.

«Наверное, он очень богат, — подумал наместник огорченно, — но больше мне нечем наградить его». Поклонившись, Артай вышел.

* * *

В конце второй луны, когда марал сбрасывает старые рога, а в медвежьих берлогах появляются медвежата, Ант Бельгутай пригласил наместника в городище на праздник зимней охоты. Ли Лин приехал в сопровождении сотников, которые давно изнывали от скуки и однообразия жизни в А — бу и рады были любому развлечению.

Ант встретил гостей в детинце. Сожженные во время нашествия хунну внутренние постройки были возведены заново, а вместо прежних деревянных стен выросли глинобитные — толщиною в пять локтей.

Улицы городища, расчищенные от снега, кишели разноплеменным людом. В толпе мелькали стеганые, с меховой отделкой одежды уйгуров, высокие войлочные колпаки азов, рысьи шапки кимаков, оленьи малицы дубо, расшитые цветным камусом[91] вороньи косички дальних пришельцев тоба мешались с рыжими — до плеч — гривами усуней; звучала тюркская, монгольская и китайская речь.

Все это были отважные охотники и купцы, съехавшиеся сюда на большие торга, которые всегда сопутствовали зимнему празднику.

Местом купли — продажи служила большая треугольная площадь перед детинцем, а также прилегающие улицы и переулки. Здесь были наспех сколоченные лавки и амбары, коновязи и загоны для всякой домашней живности — от коров до косматых горных быков яков.

Прилавки гнулись под грудами товаров. Всеми цветами радуги переливались шерстяные и шелковые ткани — гладкие и узорчатые, шитые серебром и бисером, обтянутые золотой фольгой и прозрачные, как легкая рассветная дымка.

Гончары деревянными молоточками постукивали по своим изделиям, и обожженная глина отзывалась на каждый удар чистым глубоким звоном. Кувшины, горшки, вазы, чаны и даже жаровни были покрыты искусными рисунками птиц и зверей, живущих иногда лишь в воображении художника.

С глиняной посудой соперничали работы чеканщиков. Их кованные из меди тонкогорлые кувшины походили на красных лебедей, а серебряные ковши и чаши казались сотканными из мохнатого инея.

Рядом с чеканщиками разместились динлинские кузнецы. Они продавали удила и топоры, горбуши[92] и остроги, серпы и рыболовные крючья, стремена и скобели для очистки шкур — все, кроме оружия. Чужеземные купцы, надеявшиеся получить у динлинов знаменитые стрелы и мечи, чтобы втридорога перепродать их воинственным кочевникам, чувствовали себя ограбленными. Мало того, все привозное оружие тоже исчезло с прилавков в первый же день. Его, не торгуясь, скупили челядинцы верховного вождя Анта Бельгутая.

То же происходило и в конных рядах. Полновесными золотыми слитками и отборной пушниной динлины платили не только за кровных кипчакских скакунов, но и за низкорослых — чуть повыше теленка — монгольских лошадок. Бывалых чужеземцев это настораживало и наводило на размышления. Они все больше склонялись к мысли, что юный асо динлинов деятельно и всерьез готовится к войне. Но с кем? Против кого из соседей он повернет свою конницу? В какую сторону собирается раздвинуть пределы Хягаса?

— Не бойтесь, — отвечали им скупщики. — Вас наши мечи не коснутся. Асе готовит войско в помощь шаньюю, своему старшему брату.

Купцы облегченно вздыхали. Наиболее проницательные же раздумчиво качали головами: они не верили в дружбу динлинов и хунну. Разве может дружить медведь со стаей степных волков? Говорят, хунну обложили Хягас данью. Вряд ли динлины из гордости согласятся платить ее, хотя золота у них — о духи! — что гальки на речном берегу. Здесь даже женщины из простонародья носят золотые украшения.