Синекура

— У них отработанный алгоритм. — Отрицательно повела головой, когда протянул пачку мне. — Они отлично знают, как обращаться с новобранцами. Родственники узнают, когда уже поздно, как правило. Даже такие родственники, которые в тесном общении. Что уж говорить о моем случае. Вообще, это похоже на наркоманию, пока ты с ними — тебе легче. Знаешь, человек способен отдать все, когда его боль облегчают. Особенно, когда боль внутри, в душе. Тем и пользуются эти суки. Мне повезло, потому что я отходила к ним только две недели и толком запрограммировать и дозомбировать меня не успели. Накрыли секту, потому что их администрация кому-то на лапу не додала и хлопнули. Начались допросы. У меня и так с крышей не лады, а представь состояние, когда ты вроде нашел лекарство, а у тебя его отняли и говорят, что это была отрава, а не лекарство. Точно наркомания. И на фоне этого ты еще после просмотра записей сводишь один к одному с любовницей, наркотиками, из-за которых выкидыш и то, что муж все это знает, но упорно врет, что я это все придумала. Покупает экспертизу, выкидывает хлопья, в которые… а потом вроде находишь людей, которые как будто помогают, а тебе сообщают, что они были плохие и цель у них была другая… И… я плохо помню тот момент, только в очень общих чертах, но знаю точно, что у меня была попытка суицида. После нее Артем отправил меня в реабилитационный центр. Месяц в канадской психушке провалялась. Пришла в себя. Домой собиралась с твердым намерением что Артему и его шлюхе не жить, а я сяду и отсижу от звонка до звонка, главное, чтобы они сдохли. Ненависть. Больше ничего. Потом дошло, что иду по неправильному сценарию бабы, винящей любовницу. Появилась бы она и сделала то, что сделала, если бы Артем не вел себя как животное, еще и заметающее следы, и говорящий, что это я фантазерка? Нет. Психиатр у меня была родом из Латвии, я думаю, она знала, что я на самом деле хочу сделать, несмотря на то, что я ей очень правдоподобно врала. Она… пожалуйста, ты только не смейся… — запнулась, неуверенно прыснула, глядя в перила. Адриан встал позади. За мной, не касаясь, не трогая. Просто встал. Сердце ошиблось, и внутри не так холодно. Взяла сигарету из его пальцев, затянулась и продолжила, — дала мне контакты священника в Риге. Я сначала не хотела туда ехать, а потом… не знаю, на порыве как-то получилось… Отец Василий, пастор евангелическо-лютеранской церкви. Знаешь, ламповый священник такой, воистину верующий. Я не сторонница какой-либо религиозной конфессии, но верила в то, что он верует и этого было достаточно. Первый среди всех мне знакомых. Образованный, эрудированный, воспитанный и очень добрый человек с рациональным взглядом на жизнь. Служба была, у него они интересные… Мальчишки зашли, лет по четырнадцать, немного шумно вели себя. Он их на чай позвал, двое испугались и убежали. Еще двое все-таки пошли. И он с ними так разговаривал, спрашивал об их жизни и интересах… В конце они у него начали спрашивать про религию… Я этих двоих еще несколько раз видела, они к нему приходили за советом… Я рассмеялась, когда он сказал, что закон о запрете оскорбления чувств верующих это глупый закон. Представляешь, от священника такое услышать? Говорил, что чувства верующего оскорбить только ненависть может и только ее опасаться надо… Моя атмосфера тишины и покоя, когда жизнь была хаосом.

«— Не таи зла, Виктория. Ненависть разрушает, и разрушает она прежде всего тех, в ком она рождается. Прости, чтобы не разрушать себя, хотя тебе и подарили это право. Но выше права на месть может быть только милость. Выше права на справедливость только прощение. Человечность выше прав, которыми тебя так щедро одарили. Не пользуйся этими дарами, Виктория, по началу всегда так сложно ими не воспользоваться, война с самим с собой — одна из самых тяжких среди существующих, особенно такая война за подаренные права, но если ты их используешь, то позже твои ночи станут особо черными, это отдаленный эффект этих прав и он неизбежен».

Я перевела дыхание и только хотела продолжить на запнулась, когда он, все так же стоя позади плавно протянул руку и притянул меня к себе. Спиной к своей груди. Негромко, почти шепотом на ухо:

— Слишком далеко. Придвинься. Холодно.

Сперло дыхание. Он сказал это вслух и это ощущалось в медленном придвижении к своему телу. В выдыхаемом воздухе, в ровном биение сердца, ровном дыхании. В объятиях. Спокойных, но твердых. Сглотнув, тихо продолжила, затушивая сигарету.