Синекура

Поцелуями вниз по его груди, слегка прикусывая кожу сквозь ткань. Миг на одежду и языком по стволу, дурея от жара и вкуса. Вздрогнул, сглотнул, сжал мои волосы. Когда взяла глубоко, насколько могла, чтобы сжать пальцами влажную кожу и в одном ритме с головой. Он рукой в спинку кровати, прикрывая глаза и ведя подбородком. Сильно прикусывая губу, сжимая мои волосы крепче, когда был усилен нажим и ритм, слегка подаваясь бедрами. Вкус на языке терпкий, горячий, бьющий в голову, заставляя забывать, что устают пальцы и язык, что не хватает воздуха, что разносит низ живота. Просто один взгляд на него, с обжигающей тьмой в глазах, с пересохшими губами, учащенным дыханием, с силой стискивающего пальцами спинку и адреналин рвет вены, выпуская из них свинец под кожу.

Перестал дышать, тело напряглось, пальцы в волосах сжались почти до боли, придвигая голову к себе теснее, заставляя почти давиться, но нечеловеческим усилием сдерживаться, чтобы не испортить удар оргазма, разносящий его изнутри, заставляющий вздрогнуть сильнее, когда с вакумом во рту подалась назад и надавила языком на чувствительную кожу, вынуждая его сорвано, изломано выдохнуть и откинуть голову назад. На шее проступили вены, напитывая меня удовольствием от этого зрелища.

Отстранилась, когда вкус на языке ослабел, с довольством глядя, как тяжело садится на край постели, почти падает и откидывается спиной на подушки приподнимая руку и поманив к себе. Грудь часто вздымается, дыхание еще учащено, ритм сердца бешеный. Темные ресницы немного подрагивают. Ему было сильно, мощно. Охеренно.

Слабые отблески освящения ночного города с переплетением лунного мягкого свечения, проникали через панорамное окно, касаясь его лица, очерчивая резкость скул, линию губ, подсвечивая кожу изнутри.

И я не могла вспомнить, когда мне в последний раз было так тихо внутри. Эта тишина грела причиной и пониманием, что наконец-то все хорошо. Я не поняла, как приоткрыла губы, чтобы сказать то, что витало в моем теле, которое он обнимал. Не дал. Заглушил поцелуем.

* * *

Перелет на Кайманы был вечерний. После взлета Вике разложили постель и она почти сразу уснула. Как оказалась, спит мертвецким сном. Потому что не проснулась даже тогда, когда я, увлекшись статьями в телефоне, шла из туалета к дивану, где полулежал Адриан, глядя на сопящую Вику, обнимающую починенный военный трофей; я наткнулась бедром на подставку с вазой, которая с эпичным грохотом разбилась.

— Блять. — Выдала я, мгновенно прикрывая рот ладонью и глядя на Вику, которой было похер, она даже не шевельнулась.

— Я же говорю, у вас проклятие имени. — Хмыкнул Адриан подзывая меня жестом. — То, что спите как пожарники, наверное, тоже.

На большом Каймане были днем следующего дня. Я понимала, почему Адриан сказал выбрать «нормальный» джет и я выбрала нехуевого клювокрыла за бешеные бабки, от которого даже у его бухгалтеров, явное повидавших всякое глаз задергался, но долгий перелет все равно заставлял чувствовать усталость и разбитость. До того момента пока не увидела чистейшие песчаные пляжи, заросли тропической зелени, ухоженный современные город, пролетающий за окном автомобиля, пока ехали на виллу с бассейном и собственным пляжем.

Душ, обед, сонно зевающая Вика. За Адрианом приехали. У нас охрана и машина для развлечений, недолго думая, отправились в город.

И Адриан был прав, его дочь была совсем не обременяющей, несмотря на остаточные мои опасения.

Она была затягивающей. Безупречным воспитанием и живой яркой любознательностью.

Была притягательна полнокровной жизнью и жаждой, которая присуща только детям. Она просто очаровывала не по годам рациональностью суждений, самостоятельностью, с ней было интересно, будто заглядываешь в другую вселенную со своими законами.

Я не могла оторвать взгляда от ее расширившихся глаз, полных восхищения и благоговения, когда она смотрела на аквамариновые воды с пенящейся шапкой мягких упругих волн. Рассматривала песок, который был будто бархат, орошенный жемчужной пудрой. Я знала, что даже эту безупречную красоту она видит гораздо ярче и насыщеннее, чем доступно обычному человеку.

И бил диссонансом ее явно урезанный восторг в словах, при таком чистом и по детски прекрасным блеске глаз. Глядя на нее, яркую и живую, я видела наследие Адриана. Она тоже старалась быть сдержанной, она знала границы, ей были объяснены грани дозволенного и пояснены почему необходимы эти грани. Она знала слово "нет" и "нельзя", но, что самое главное, знала, почему произносятся эти слова. Маленькая леди. Совершенно неизбалованная при всех безграничных возможностях и бескрайней любви своего отца. Что цепляло гораздо сильнее.