Синева

– Кажется, в этом побольше. – Она показала на левый.

Я перелил несколько капель из правого стакана в левый.

– А так одинаково?

Она кивнула.

– Тогда выбирай, – сказал я.

– Да в них же поровну.

– Один делит, другой выбирает. Такое правило.

– Ну ладно.

Она взяла левый стакан. Мне достался другой.

– Ты знаешь, почему тебе дают молоко? – послышалось сзади.

Мы обернулись.

– Привет! – сказала Лу.

– Привет, – кивнула ей Маргерита.

Она тоже только что получила свою порцию и теперь держала в руках полную на четверть миску.

– Садитесь с нами! – предложила Лу.

Я чуть подвинулся, освобождая место на скамейке. Но Маргерита не садилась.

– Ты в курсе, что молоко для детей? – спросила она.

Я посмотрел на стакан в руке.

– Нет. Не в курсе. Наверное.

– Поэтому вам и дали только один стакан. Остальным вообще ничего не дают.

– Ясно.

Я поставил стакан на стол и быстро пододвинул его Лу.

– Что, оба мне? – спросила она.

Я кивнул, чувствуя, как прилила к лицу кровь.

– Молоко для детей, – тихо повторил я.

– Давай поделимся! – сказала Лу.

– Спасибо, – ответил я, – но это тебе дали. – Говоря это, я смотрел на Маргериту.

Чуть склонив голову набок, она разглядывала меня, словно маленького глупого болванчика. Меня так и подмывало спросить: довольна? Но лучше промолчать.

– Мне два не надо. – Лу пододвинула стакан ко мне.

И ведь молока мне хотелось, это правда. Оно так приятно холодит горло и желудок. Больше ничего холодного нам не давали. Поэтому я взял стакан. Схватил его.

– Ты добрая девочка, Лу, – сказал я.

С губ Маргериты сорвался какой-то звук. Но я плевать хотел. Моя дочь умеет делиться, научилась не жадничать. А это уже немало.

Я отпил молока. Ждал, что оно будет холодным, однако молоко уже успело согреться.

Холод мы потратили, подумал я. Это Маргерита виновата. Ничего о нас не знает, а лезет.

Огюсту был всего год. Лу так и не осознала, каково это, когда у тебя есть братья и сестры. Младенец не считается. Младенец не отнимает у тебя конфеты, младенец не требует самый большой кусок торта. И тем не менее или, возможно, именно поэтому Лу не жадничала.

– Садитесь! – сказала Лу Маргерите.

– Она хочет одна поесть, – сказал я Лу.

– Это еще почему? – спросила Лу у Маргериты.

И та села.

Или скорее расположилась на скамейке. Вроде как рядом с Лу, но в то же время достаточно далеко, чтобы было понятно: она не с нами.

Сидели мы молча. Заговаривать первым мне не хотелось.

Но тишина была гнетущая.

Наверное, мне следовало что-то сказать.

Ведь она-то молчала.

Вот только обычные вопросы – как дела, как вам погода, как провели день – не годились.

О чем вообще принято говорить в лагере для беженцев? Как вести светские беседы, когда жизнь катится в тартарары?

Светская беседа… Таких, как Маргерита, на подобное не купишь. Она надо мной лишь посмеется.

Хотя нет, не посмеется, а улыбнется – так, слегка криво.

Поэтому лучше не лезть.

Вся надежда на Лу – может, она обстановку разрядит. Но Лу решила лишний раз показать, какая она голодная. Опустошив миску, она ее даже вылизала напоследок.

Молчание нарушила Маргерита.

– Поставок не было. Поэтому еды так мало.

– А ты откуда знаешь? – спросил я.

– Я в таком месте, как это, уже бывала. В горах. С этого все началось – поставки прекратились.

– Началось? То есть и продолжение было?

– Нам всем пришлось оттуда уехать.

– Все обойдется, – глухо проговорил я.

В присутствии Лу мне об этом говорить не хотелось.

– В лагерь ни единой машины с продуктами не приезжало. Ни вчера, ни сегодня, – сказала Маргерита.

– Ты весь день у дороги караулила? – Я натужно засмеялся. – Жарко, небось, было? Прямо на обочине сидела?

Она молча отправила в рот ложку еды, а меня и взглядом не удостоила.

– Ты, как я посмотрю, оптимистка, – сказал я и, тотчас же пожалев, добавил: – Нам же тут неплохо. Ты ведь видишь, что тут-то лагерь хороший?

Будто кто-то из нас точно знает, хороший это лагерь или как.

Ей тоже не все на свете известно, она же не ясновидящая – откуда ей знать, какая судьба ждет все лагеря беженцев в Южной Европе?

Мы еще немного помолчали, а потом Лу сказала:

– Мы лодку нашли.

– Лодку? – переспросила Маргерита.

– Да нет, – сказал я, – это не лодка. Просто игра.

– Но лодка же настоящая! – возразила Лу. – Настоящая! Большая и синяя. Или черная. Папа, она синяя или черная?

– Темно-синяя, – ответил я, – и все равно это просто игра.

– Расскажешь? – Маргерита посмотрела на Лу. – Пускай даже это просто игра.

И Лу пустилась рассказывать. О яхте, о пиратах, дельфинах и смекалистом капитане.

Маргерита придвинулась поближе к Лу, слушала и расспрашивала, а Лу отвечала. Они болтали, словно старые знакомые.

А когда Лу рассказывала о глупом матросе, Маргерита смеялась – она и впрямь смеялась.

Они сидели передо мной и смеялись. Смеялись надо мной.

Не знаю, нравилось ли мне это.

Но потом, когда мы уже расходились, Маргерита протянула руку к Лу, к ее голове, как будто хотела погладить. Рука на секунду зависла над головой моей дочки, но тут Маргерита ее отдернула и вместо этого погладила Лу по плечу.

Надо же, подумал я, и ведь она еще и смеялась.

Сигне