Синева осенних вечеров

Намедни муза изменила мне,
В багрянце пятен крикнув: «Зауряден!»,
И пусто на земле, как на луне,
И, как в похмелье, сам себе отвратен.
Ах, боже мой, какая стынь вокруг,
В глазах не тает снежная пороша,
И друг — не друг, и валится из рук,
Став непомерной, будничная ноша.
И не спасут ни лесть тебя, ни месть,
Надейся, жди, не колотись об стену…
Измену женщин можно перенесть,
Как пережить поэзии измену?

1969

БОЛТЛИВОМУ ПРИЯТЕЛЮ

Дружок, я, право, еле жив,
И все вокруг не рады:
Стакан и вилку отложив,
Не закрываешь рта ты.
Такие мелкие слова,
Как будто их из бредней
Весь день мололи жернова
На мельнице соседней.
Теперь ты мелешь на беду
Их сам, чтоб мельче были,
И задыхаюсь я в чаду
Густой словесной пыли.
И черт трещотку не берет.
Мы молча молим бога:
«Закрой ему едою рот,
Пусть помолчит немного!»

1971

Я НА СУДАХ ЗАМОРСКИХ ПЛАВАЛ

Я на судах заморских плавал,
По авеню и рю бродил.
Вертелись вывески, как дьявол,
Глушили уши, как тротил.
От губ лиловых и от челок
Томило, будто в кабаке,
От ваших уличных девчонок
С дымком тоскливым в кулаке.
Луна в чужих горах сгорала,
В обвалах облачной шуги,
И звезды были, как жарки́,
Как очи батюшки-Урала
Из-под густых бровей тайги.
…Торчу на вашем перекрестке,
А все иная синь видна,
И одинокие березки,
И рядом женщина одна, —
Огнеопасна, как береста, —
Зажги — и душу раскали.
…И ждать непросто. Жить непросто
От нашей Родины вдали…

Монте-Карло, 1971

НА ПЛОСКОЙ ПЛОЩАДИ ВЕРСАЛЯ

Виктору Бокову,

Михаилу Бубеннову

На плоской площади Версаля
Втроем встречаем мы зарю.
Мы помним тех, что нас терзали, —
Я о версальцах говорю.
Да, это нас рубили саблями —
Страшны им наши имена! —
Да, это нас сгребала граблями
В могилы братские война.
О нет! Не из брошюр заладили!
Мы знали бой и лязг оков,
И ярый шепот обывателей,
И умиленье пошляков.
И кро́ви пролили в избытке мы,
Нас в печь живьем тащил Колчак.
Мы помним, как молчат под пытками,
И как убитые кричат,
Как брат родной идет на брата,
Как Пер-Лашез горит в огне.
Стена кровава и щербата,
И тени трупов на стене.
И боши в сгорбленном Париже
Жуют веселые слова,
И высится луна, как рыжая
Адольфа Тьера голова.
Бульвары полночи, как нары, —
Лежи, дыши разбитым ртом.
И умирают коммунары,
Чтоб жить в бессмертии потом.
Мы кровью нашей оросили
В сто лет дорогу к Октябрю.
…Три коммунара из России
Дозором врезаны в зарю.

Версаль — Париж, 1971

МАДОННА