Сингальские сказки

Дурак в сказках постоянно высмеивается, но, с другой стороны, его осмеяние и унижение может явиться залогом его последующего возвышения. Интересен сюжет сказки «Как дурак стал царем»: зять гамаралы отправляется в Путталам торговать, по дороге он меняет тридцать своих быков на шесть собак и два горшка. Когда он собирается приготовить еду, его кусает кобра, ведда вылечивает его от укуса. Сказка заканчивается тем, что зятя гамаралы выбирает в цари слон. Этот сюжет построен на сочетании мотивов волшебной и бытовой сказки, однако показательна сама возможность подобной их комбинации. В рамках всего фольклора в целом переход героя из одного состояния в другое не только подчеркивает противоположность ума и глупости, высокого и низкого, но и демонстрирует условность грани между ними, обнаруживает их взаимообратимость.

Ряд сюжетов, помещенных в раздел бытовых сказок, восходит к быличкам и повествует о проходящем с переменным успехом противоборстве демонических существ и человека: «Как боролись якша и человек», «Рассказ о дереве, дающем кэвумы», «Вор и ракшасы», «Четыре ракшаса». Наиболее тесную связь с жанром былички-бывальщины сохранил сюжет «Как боролись якша и человек»; в другом случае («Рассказ о дереве, дающем кэвумы») Перед нами практически сказочный сюжет «Вор и ракшасы» – комбинация нескольких «достоверных» рассказов о ракшасах и якшах, не имеющая общего сюжетного стержня.

В сборнике также представлены единичные примеры других фольклорных жанров: небылицы – «Рассказ о двух лгунах», «Танцы в тыкве»; обнаруживающей сходство с житийной литературой религиозной истории – «Что случилось с дочерью ситаны»; анекдота – цикл историй о жителях деревни Кадамбава, и др. При рассмотрении сказочного фольклора сингалов в целом выявляется следующая его особенность: с одной стороны, основные сказочные жанры прекрасно развиты и имеются практически идеальные их образцы, с другой – наблюдаются процессы, свидетельствующие о начале деградации сказочных жанров, протекающие на двух взаимосвязанных и взаимообусловливаемых уровнях – содержательном и композиционном. К таким процессам можно отнести, в частности, смешение жанров сказок, стирание границ между сказкой и другими фольклорными жанрами, контаминацию и комбинирование разнородных сюжетов, привнесение в сказку под влиянием религии и литературы чуждого ей идейного содержания, непропорциональное усиление дидактики, стремление найти логическое объяснение сказочному построению сюжета и т. д.

Все это особенно отчетливо сказывается на волшебных сказках как обладающих изначально наиболее сложной и жесткой структурой и в большей степени, чем другие жанры, лишенных связи с действительностью, со всем многообразием предлагаемых ею ситуаций. Из волшебной сказки постепенно изживается все чудесное, происходит ее трансформация в новеллистическую. В некоторых случаях вместо воспроизведения полного сказочного сюжета рассказчик может ограничиться одним или несколькими мотивами. Поскольку в отличие от других видов сказки волшебная сказка практически не соприкасается с басней и дидактическая направленность ей в принципе чужда, она особенно чутко реагирует на привнесение нового содержания, и особым диссонансом звучит, например, типично басенный ход в сказке «Злой царь», где богатство гонимому принцу достается не как вознаграждение за его заслуги, а как обратный результат действий царя, пытавшегося его погубить.

Другой процесс, который прекрасно прослеживается на сингальском сказочном материале (и в известной степени связанный с тем, о котором говорилось выше), – усвоение фольклором литературной сказки и басни. Литературное происхождение ряда сюжетов очевидно прежде всего потому, что они исходно принадлежат не сингальской, а индийской книжной традиции, и притом древней. Нетрудно, в частности, заметить, что в сингальском фольклоре имеется множество соответствий сюжетам и мотивам древнеиндийского обрамленного сборника «Панчатантра»: «Хитрость шакала» (№ 18) – книга 1, обрамляющий рассказ; «Вошь и клоп» (№ 42) – книга 1, рассказ 10; «Самочка жаворонка» (№ 26) – книга 1, рассказ 18; «Киннара и попугаи» (№ 28) – книга 1, рассказ 19; «Принц-нага» (№ 61) – книга 1, рассказ 23; «Друзья оленя» (№ 34) – книга II, обрамляющий рассказ; «Как гамарала ел мясо черных кур» (№ 230) – книга III, рассказ 17; «Лев и шакал» (№ 9) – книга IV, рассказ 2; и др. Подобные соответствия обнаруживаются также между сингальскими сказками и другими сборниками древнеиндийской литературы.

«Опускаясь» в фольклор, литературная сказка, сама восходящая к фольклорной традиции, легко растворяется в народно-сказочной стихии. Упомянутые выше сюжеты не выделяются на общем фольклорном фоне и не несут сколько-нибудь заметных содержательных или формальных признаков, выдающих их происхождение. Они никак не нарушают единства того мира, который рисует сингальская сказка, – мира яркого, неповторимого, мудро устроенного и чрезвычайно притягательного, знакомство с которым позволяет больше узнать о народе и культуре Шри Ланки.

О. М. Солнцева.