Сингапурский квартет

Сняв вьюки с верблюдов, проспали сутки, за исключением отца, караулившего как обычно товары. Пробудившись, с наслаждением плескались, далеко забредя в мелкое холодное озеро. Смывая псиную засаленность, Клео почувствовал, насколько пропитался за эти недели вонью верблюдов, кожи, попон и овчины.... Кроме обмотавшего чресла тряпкой правоверного Циня, все были голыми, с коричневыми от грязи и загара "ошейниками" и "перчатками", с посиневшими в не снимавшихся сапогах ступнями. Они орали и плескались, не обращая внимания на холод и ветер.

Цинь возбужденно рассказывал, какие впереди теперь легкие тропы, да и весна вот-вот, а неподалеку от Яркенда, до которого рукой подать, как раз находится назначенное место встречи с агентом хозяина лавки "Точнейших весов для драгоценных металлов".

После купания таджик с клочковатой бородой завалил барана, из глаз которого потекли слезы, и, по локоть вдавив руку в разорвавшуюся под пальцами кожу на брюхе, вытянул из-под ребер живое сердце. Религия запрещала ему орудовать ножом. Терпеливо ждал, когда туша истечет кровью.

Хозяин юрты помолился перед трапезой на своем языке и вдруг сказал на хорошем пекинском диалекте:

- Пусть простит нас. Для этого съедим его без остатка. Верно, мальчик?

- Я не знаю, господин, - ответил Клео, пораженный грамотностью дикаря.

- Баран отдал нам все, его жизнь перейдет в нашу...

- Что же, выходит, смерти нет? - спросил Цинь.

- Всякая тварь поедает другую, мастер Цинь. Сильная слабую. А сильнее всех человек. Но и он становится добычей, кормит собою землю.

Цинь брезгливо опустил под усами углы рваного рта. Кочевник из юрты говорил глупости.

- Выходит, - сказал Клео, - самый сильный тот, кто не хочет умирать, не стремится в рай? Тогда что же, не следует желать, по-вашему, достойного свидания с предками?

- Смерти нет, - сказал удивительные слова кочевник. - Всякая видимая смерть, и твоя тоже, мальчик, не более чем путь Будды от хорошего к лучшему, и так без конца.

В проеме под закатанным пологом, словно на картине, были видны овцы, повернувшие головы на желтый круг солнца, прикоснувшийся к озеру. Пастухи на конях смотрели туда же. Клео стало страшно.

Таджик ловко нанизывал баранину на шомполы, совал их в огонь, подставляя под бездымное пламя. Мясо темнело, сжималось, жир шипел и выпаривался, не долетая до золы и углей.

- Видишь, мальчик, - сказал кочевник, - мясо готово. Что в нем? Жизнь... Она перейдет в новорожденного однажды, когда, возмужав, ты зачнешь его...

- Ну, хватит тебе, старик, жратва вкусная, а вот от разговоров тошнит, - сказал караванщик Цинь. Надсадно чихнул, вытерся рукавом куртки. - Не надо было купаться... Вот чихаю. Все болезни от воды. Хорошо хоть... ха-ха-ха... тут нет изобретения заморских дьяволов... Ну, знаете, вода брызжет сверху.

- Брызжет сверху? - спросил таджик.

Караванщик выпятил усы. Редким сообщением он превзошел кочевника в беседе. Последнее слово осталось за ним.

- Брызжет сверху из трубы на голову, ты голый и вымазан мылом, закрепил он успех.

- Ох, Будда! - сказал человек из юрты.

- Да, под брызжущей сверху водой... От этого все болезни!

- Не так, - сказал солдат, который предал капитана Сы в Шандонмяо. Он стал тугим на ухо после депутатского пинка и получил прозвище Глухой. - В армии заморский инструктор выстаивал под душем каждое утро. И не болел...

- Потому что имел длинный нос, - сказал капрал Ли. - В их носах застревает все. Они высмаркивают вредные элементы в платки и отдают в стирку... Да!

Отара и всадники на берегу разом, как вспугнутые птицы, бросились галопом вдоль Гашун-нур. Срезая по мелководью берег, они поднимали искрившиеся радугой брызги. Раскатились винтовочные выстрелы.

Капрал Ли вскочил, напрягая синюю жилу на шее, закричал:

- Тревога! В ружье! Всем в цепь! Интервал...

- Капрал! - привел его в чувство депутат Лин Цзяо, прикрываясь от слепившего закатного солнца ладонью. - Капрал! Прекратить! Ты, ты и ты...

Толкался, пихал заметавшихся, сбивая в кучку. Верблюды недвижно лежали, пережевывая жвачку.

- Капрал и Глухой! Э-э-э... Чжун тоже! Выдвигайтесь за стойбище. Разглядите, кто там, и известите. Ясно? Найдете меня здесь. Бегом! Да не тряситесь! Противник тоже боится... Быстрее, ещё быстрее!

- А поклажа и верблюды, отец? - спросил Клео.

- Если обойдется, никуда не денутся... Здесь в верблюдов не стреляют. Ваше мнение, уважаемый Цинь?

- Это не бандиты. Мы на другом краю пустыни. Разбойники сюда не таскаются... в юртах поживиться нечем...

- Что скажешь ты? - спросил отец таджика.

- Торговцы платят и не стреляют. Бандиты забирают и тоже не стреляют. Мы нужны им. Мы не нужны солдатам... Солдаты приходят в пустыню убивать, а поэтому грабят подряд и убивают подряд. Это они. Потому что стреляют в баранов...

Отец распустил ремни на вьюке, выдрал сверток, обмотанный одеялом.

От озера на своей лошади охлюпкой летел Глухой, валясь с боку на бок без стремян. Крикнул издалека:

- Хозяин! Кавалерия! Человек десять! Едут медленно... Регулярные. Стреляли в баранов.

- Дай мне винтовку, отец, - сказал Клео.

- Заткнись...