Сингулярность. Образы «постчеловечества»

Нет, не много, если задуматься об изначальном предназначении знания прошлого для людей. В корне неверен взгляд, согласно которому история нужна человечеству в качестве досужего развлечения или в целях легитиимизации национальных и политических претензий. Все значительно глубже. Если за приобретением практического знания естественные и точные науки, говоря пушкинскими словами, всего лишь “сокращают нам опыты быстротекущей жизни”, укрепляя человека внешней защитой и вооружая его инструментами для взаимодействия с окружающим миром, то знания о прошлом ответственны за совершенно невероятную и невозможную где-либо еще метаморфозу: за радикальное дополнение ограниченной биологической сущности человеческого существа переживаниями и чувствами, наработанными поколениями предшественников. Благодаря этому дополнению нарождающийся на свет незамысловатый белковый организм с условно-развитыми нервной системой и когнитивным потенциалом начинает прорастать в богатейшие пласты нематериального наследия своих предшественников, тем самым становясь полноценным человеком. Или не становясь — если он по собственной воле или в силу внешних обстоятельств данную связь разрывает.

Сформулированное выше “знание о прошлом” — это массив неумирающих свидетельств подлинных моментов жизни, который в обиходе мы часто именуем “духовным опытом”. Чувства и переживания в своей завершенности, прошедшие проверку ударами стихий и практикой преодоления личного несовершенства, формируют экзистенциальные сущности — которые, как известно, не могут просто так исчезать, ибо свойством каждой из них является субъектность для памяти. Микроскопическая часть этих сущностей застывает в произведениях искусства, подавляющая же — сохраняется в миллиардах личных историй, в коллективной памяти, в архетипах… И если историческая наука в силу дефицита источников и вынужденной ограниченности своего аппарата способна работать лишь с их верхушечными слоями, это не означает, что они исчезли, умерли, что их нет. Ведь мы, не ведая их в деталях и лицах (до поры?), вполне осознаем, что они реально существовали и не могли просто так пропасть, не оказав влияния и не воплотившись прямо или косвенно в тысячах и миллионах следующих экзистенций.

Именно сопричастность к ментальному наследию наших предшественников делает нас полноценными людьми, формирует extension, продолжение нашего биологического существа в нетленную реальность, простирающуюся от запечатленных чувств и эстетических образов до высоких подвигов долга и веры. Постижение этого нашего второго тела — задача не менее важная, чем успехи биомедицины, продлевающие годы жизни. Иначе — неизбежность расчеловечивания, которое произойдет даже в случае отсутствия нанопротезов и чипов в черепных коробках. Лишенный этого невидимого и бесконечного тела человеческий организм по сущности своей превратится в зверя, хотя в современном обществе такое превращение может искусно и длительно маскироваться.

Ну а для тех, кто не сторонится и не избегает принятия и постижения сущностей прошлого, распахивается невероятная метаисторическая перспектива — собственное бессмертие. Воскрешая своих предшественников, мы подтверждаем собственную человечность — и формируем, как говорят инженеры, “техническую возможность” собственного актуального бытия, то есть бесконечного бытия вне забвения. Отсюда — один шаг и до бытия вне времени, заповедованному в священных книгах. Поэтому для всех для нас, включая даже тех, кто со священными книгами не вполне согласен, нелишне подобную возможность предусмотреть и попытаться воплотить.

Но есть, конечно же, и более земные и очевидные резоны к тому, чтобы высвобождающееся свободное время и энергию людей грядущих эпох обращать к постижению и воскрешению эпох минувших.

Прежде всего, в интересах всех и каждого — очистить человеческую историю от мифов. От мифов как случайных, ситуативных — так и от тех, что созданы и культивируются в целях управления настоящим и будущим человечества.