Сингулярность. Образы «постчеловечества»

Во второй половине ХХ в. в развитых индустриальных странах стали нарастать новые социально-культурные и экономико-технологические тенденции. Начало этим переменам положили социальные потрясения, известные как «бурные шестидесятые». Рост самостоятельности интеллектуальных слоев, будущих проводников информационной трансформации общества, вступил в конфликт с жесткими рамками системы, развитие гражданского и демократического самосознания бросило вызов бюрократической и капиталистической иерархии, поставило производственное самоуправление в повестку дня. В 1968 г. «Красный май» впервые, пусть и на лозунговом уровне, поставил в повестку дня проблемы, актуальные для постиндустриальной, виртуализированной цивилизации. Однако в то время еще не возникли предпосылки для самостоятельного развития принципиально новых пост-индустриальных отношений, а капиталистическая форма индустриального общества оказалась достаточно гибка и динамична, чтобы интегрировать новые социально-культурные явления и изолировать очаги социального недовольства. В этом отношении «Красный май» можно отнести к «ранним» революциям, которые скорее ставят, чем реализуют задачи перехода общества в качественно новое состояние.[25] Кризис зрелого индустриального общества миновал, после чего на несколько десятилетий социально-культурная система Запада вновь приобрела устойчивость. Но «бурные шестидесятые» осуществили социально-психологический сдвиг в средних слоях общества, который положил начало качественным изменениям социума, связанным с информатизацией, виртуализацией, развитием неформальных движений горизонтального типа.

«Бурные шестидесятые» сформировали «социальный заказ» на культурно-технологические перемены 70–90-х гг., когда в западном обществе произошла новая научно-техническая революция, резко возросла роль персональных компьютеров и глобальных коммуникаций, что позволило говорить об «информационной революции». Персональные компьютеры усилили роль личности и небольших групп в производстве информации, резко интенсифицировали этот процесс, расширили возможности по обмену информацией. Стали формироваться сетевые сообщества, участники которых не привязаны к одной территории и равноправны в своем взаимодействии. Это позволило ускорить научно-технический прогресс и привело к дальнейшему росту роли гражданских структур и средних слоев, связанных с производством новой информации. Этот процесс получил условное наименование «информационная революция».

СССР и его союзники недооценили значение широкого распространения персональных компьютеров и гражданских коммуникаций. Они по-прежнему рассчитывали на мощные компьютеры, к которым имел доступ ограниченный круг специалистов. Но для быстрого развития научной и технической мысли было необходимо привлечь гораздо больший круг интеллектуалов, создать среду коллективного моделирования. На Западе в этот процесс были включены широкие слои специалистов, имевшие доступ к компьютерным сетям. Это было одним из проявлений кризиса советской сверх-государственной модели индустриализма. СССР стал проигрывать социально-экономическое соревнование с Западом. Когда эта проблема была признана советским руководством, оно далеко не сразу сознало, что дело не только в технологиях, но и в социальной организации. А когда стала очевидна необходимость преобразования общества, уже не было времени разработать его оптимальную модель. Попытка советского общества выйти из кризиса индустриального общества во время Перестройки потерпела неудачу.[26] СССР распался, и страны советского пространства превратились в часть периферии глобального капитализма. В этом положении оставшиеся в наследство от СССР структуры индустриального типа деградируют, происходит откат к полу-феодальным формам жизни. Эта деградация должна быть не только поводом для печали, но и важным уроком — если пост-советское общество намерено двигаться не только «назад», но и «вперед», ему снова придется решать те задачи, которые не смогла решить Перестройка. И думать об этом необходимо заранее, учитывая и современный мировой опыт.