Синяя борода

Эдит словно помолодела на двадцать лет. Когда работа была окончена, она сказала, что могла бы умереть, так и не узнав, какой у нее дар переделывать и декорировать помещения. А потом обратилась ко мне:

– Позвони в компанию «Все для дома. Хранение и доставка» – (там на складе многие годы пролежала моя коллекция), – пусть они вынесут твои чудесные картины на свет Божий, пусть скажут им: вы отправляетесь домой!

* * *

Но когда, вернувшись из Нью-Йорка, я вошел в холл, мне представилась такая ужасающая картина, что, клянусь, я вообразил, будто здесь гулял топор убийцы. Я не шучу! Казалось, передо мной кровь, смешавшаяся с навозом! Прошло, наверно, не меньше минуты, пока я осознал, что на самом деле вижу: обои в огромных, как кочаны капусты, красных розах на фоне коричневатых, цвета детских какашек плинтусов, панелей и дверей, и жесть цветных литографий с изображением маленьких девочек на качелях, все на паспарту из пурпурного бархата в золоченых рамах, таких огромных, что они весили, должно быть, не меньше, чем лимузин, доставивший меня к месту этой катастрофы.

Взвыл ли я? Говорили, что взвыл. Что именно? Потом мне сказали, что. Люди меня слышали, я себя – нет. Первыми прибежали кухарка с дочкой, а я вою и вою:

– Это не мой дом! Это не мой дом!

Только подумайте: мне был приготовлен сюрприз, они с нетерпением ждали моего возвращения. И вот, хотя я всегда был так щедр и великодушен к ним, они видят, что я чуть не при смерти, и еле сдерживают хохот!

Ну и мир!

* * *

Я спросил у кухарки, и теперь уже слышал себя:

– Кто это сделал?

– Миссис Берман, – ответила она. И ведь держится так, будто и не понимает, в чем дело.

– А вы как могли это допустить?

– Я ведь только кухарка.

– Я надеялся, вы к тому же и мой друг, – сказал я.

– Ну что вы хотите! – сказала она. Честно говоря, мы никогда не были близкими друзьями. – Мне вообще-то нравится, как это выглядит.

– Вам нравится?

– Лучше, чем было, – сказала она. Я повернулся к ее дочери.

– Тебе тоже кажется, что лучше, чем было?

– Да, – ответила она.

– Ну, просто потрясающе! Только я из дома – миссис Берман вызывает маляров и обойщиков, да?

Они отрицательно покачали головами. Миссис Берман всю работу сделала сама, сказали они, с доктором, своим будущим мужем, она, оказывается, познакомилась, когда оклеивала обоями его кабинет. Профессиональная обойщица! Представляете?

– Потом он пригласил ее оклеить весь его дом, – поведала Селеста.

– Ему повезло, что она его самого не оклеила!

Тут Селеста сказала:

– Знаете, у вас повязка упала.

– Что упало?

– Повязка с глаза, – сказала Селеста. – Она на полу, вы наступили на нее.

И правда! Я так вышел из себя, что, видно, рвал на себе волосы и содрал повязку. И теперь они видели страшный рубец, который я никогда не показывал даже Эдит. Первая моя жена, конечно, насмотрелась на него достаточно, но она ведь была сестрой в военном госпитале в форте Бенджамен Гаррисон, где после войны специалист по пластическим операциям пытался привести рану в порядок. Он собирался сделать более обширную операцию, чтобы можно было вставить стеклянный глаз, но я предпочел повязку.

Повязка валялась на полу!

* * *

Мой изъян, всегда так тщательно прикрытый, выставлен на обозрение кухарки и ее дочери! А тут в холле появился и Пол Шлезингер – как раз во время.

Все были невозмутимы, увидев шрам. Не отпрянули в ужасе, не вскрикнули от отвращения. Как будто с повязкой и без нее я выглядел примерно одинаково.

Водворив ее на место, я спросил Шлезингера:

– Ты был здесь, когда все это происходило?

– Конечно, – ответил он. – Как же такое пропустить?

– Разве ты не понимал, каково это мне?

– Вот потому-то я ни за что не хотел пропустить такое.

– Ничего не понимаю, – сказал я. – Вдруг оказывается, все вы мне враги.

– Не знаю, как они, а я, черт возьми, да! Почему ты не сказал мне, что она – Полли Медисон?

– А как ты узнал? – воскликнул я.

– Она сама сказала. Увидев, что она вытворяет, я умолял ее прекратить, боялся, что это может тебя убить. А она считала, ты на десять лет помолодеешь.

– Я на самом деле думал, тут вопрос жизни и смерти, так что мне надо применить силу, – продолжал он. Человек этот, между прочим, удостоен Серебряной Звезды за то, что на Окинаве, спасая товарищей, он бросился телом на шипящую японскую ручную гранату.

– Ну, я схватил сколько мог рулонов с обоями, побежал на кухню и спрятал их в морозилку. Так как насчет дружбы?

– Храни тебя небо. Пол! – воскликнул я.

– А тебя разрази гром! – парировал он. – Она бросилась за мной и требует обои. Я обозвал ее сумасшедшей ведьмой, а она меня прихлебателем и грошовой свистулькой в американской литературе.

– Вы-то кто такая, чтобы о литературе разглагольствовать? – спрашиваю. – И тут она мне выдала!