Синяя борода

Хотя экран довольно маленький, все было ясно видно: как правило, половые отношения для нее мало что значили. В лучшем случае, говорила она, это ее забавляет. Даже если мужчине удавалось вызвать у нее экстаз, это никак не было связано с какой-то личной симпатией, не знаю, догадался ли об этом второй клиент. Он не знал, что до него у нее уже кто-то побывал и он унаследовал ее в состоянии определенного возбуждения, которое ему льстило. Но он отнес это на свой счет... Потом мы с ней вместе пошли в Кроненхалле, мы разго­варивали о других вещах, и я уже не чувствовал себя обманутым. В сущности, я давно мог это понять. Еще во времена нашего брака. Розалинда не рассматривала постель как что-то слишком интимное.

Я сижу в своем врачебном кабинете, сцепив руки на затылке, уставившись в окно (оно выходит на задний двор с пятью березами и детской площадкой) или в затя­нутый зеленым ковром пол, а на входной двери по-прежнему висит медная табличка:

Д-Р МЕД. ФЕЛИКС ШААД

терапевт

ПРИЕМНЫЕ ЧАСЫ ПО ДОГОВОРЕННОСТИ

Югославка не решается постучать в кабинет, когда не знает, чем ей заниматься. Вероятно, она читает, учит немецкий. Когда руки у меня затекают, я снимаю их с затылка, стригу себе ногти.

— Есть ли еще у кого-нибудь вопросы?

Чего только не выискивает прокуратура.

«Признаюсь, вчера на футболе я думал только о тебе: две команды в качестве постельных партнеров, одинна­дцать в белых майках и одиннадцать в красных, да еще лысый арбитр и два его помощника — всего двадцать пять человек. Как ты сама сказала. От этой картины мне уж не избавиться. В конце концов, тебе тридцать один год. Мне не следовало спрашивать, сколько у тебя было мужчин, — ты с такой искренностью мне ответила. Про­сти меня за этот вопрос! Сидя на футболе, я учел и то, что двоих, по твоим словам, ты бы охотно вычеркнула, и по­тому я попросту игнорировал обоих помощников арбит­ра оставшихся с лихвой хватало, ты — и две полные команды, да еще запасные игроки, сидящие на скамье, да еще один, бегающий у края поля, чтобы согреться, — с ума можно сойти, а вечером я вижу, как ты стоишь под душем...»

Три месяца спустя после оправдательного приговора (свою практику я тем временем продал) прокурор все еще допытывается:

— Как бы то ни было, подобные письма, отправлен­ные или неотправленные, свидетельствуют о патологиче­ской ревности и мании преследования, никоим образом не исключающих некоторых действий в состоянии аф­фекта — действий, которые преступник, естественно, сразу же вытесняет из своего сознания воспоминаниями, например, о том, как он кормил чаек или лебедей...

Цюрих — город небольшой, и рано или поздно на улице неизбежно встречаешь кого-нибудь из выступавших на суде как свидетели:

— Я полагаю, господин Штоккер, вы каждый раз договаривались по телефону о времени визита, так что, когда вы нажимали звонок, Розалинда Ц. знала, кто стоит у ее двери.

— Разумеется.

— Бывало ли когда-нибудь, чтобы дверь ее квартиры не была заперта и можно было войти, просто нажав на ручку?

— Нет.

— Такого с вами никогда не бывало...

— Никогда.

— И вы никогда просто не нажимали на ручку, не позвонив в дверь?

— Это не в моем характере.

— Я полагаю, господин Штоккер, иной раз во время своих визитов вы пользовались ванной, и если так, то не видели ли вы там галстука, галстука, принадлежащего другому посетителю?

— Видел, но не в ванной.

— Где же?

— В прихожей.

— Вы помните, какого цвета был галстук?

— Конечно, я знал, что я не единственный посети­тель, и мне не было никакого дела до этого галстука. Но заметить я его заметил, должен признаться. Это было в декабре. Я даже, помнится, что-то сказал, какую-то шутку, и в следующий раз галстука на вешалке уже не было.

— Где же он был?

— Этого я не знаю.

— Вы знали, чей это галстук?

— О таких вещах не спрашивают, господин проку­рор...

Если встретишь на улице человека, которого прежде видел в зале суда, кто должен первым поздороваться: оправданный или свидетель?

— Когда вы в последний раз были у Розалинды Ц ?

— В январе.

— Согласно записной книжке Розалинды Ц., это было шестого февраля, что сходится также с датой ваше­го последнего чека, господин Штоккер.

— У меня нет с собой моего календарика.

— Еще один вопрос, господин Штоккер...

— Что касается чека, то, мне кажется, вы непра­вильно себе представляете, как обстояло дело. Розалинда вовсе не была проституткой, уличной девкой, как вы, по- видимому, считаете, господин прокурор.

— Кем же она была?

— Иной раз мы только разговаривали.

— И за это вы потом оставляли ей чек...

— Я, конечно, задавался вопросом, каким образом Розалинда может все это оплачивать — хорошую квар­тиру, лососину, шампанское, известно, сколько все это стоит, и все эти книги, которые лежали у нее на кровати, и прочее.

— Что это были за книги?

— Я не такой уж интеллектуал.

— Вы считали Розалинду интеллектуалкой?

— Да, я бы так сказал.

— Относительно книг, которые лежали на кровати: у вас, господин Штоккер, было впечатление, что Роза­линда Ц. читала эти книги, или они лежали просто так, для создания атмосферы?

— Я не понимаю вопроса...

— Почему книги лежали на кровати?