— Не смогла сделать выбор между джинсами с кринолином и сарафаном из шиншиллы! — съязвила я.
У меня гардероб простой, функциональный. Из дизайнерских нарядов только авторское пончо из павловопосадкого платка, середину которого я случайно прожгла утюгом.
— Где буржуи, там и пролетарии, — вспомнил внутренний. — Ты могла бы прикинуться безработной уборщицей в поисках нового места.
Воображение с готовностью нарисовало мне образ странствующей уборщицы: сутулой, с пыльными босыми ногами и шваброй через плечо. И с ведром, кокетливо пристроенным на сгибе локтя.
Не хочу быть уборщицей.
— А кем ты хочешь быть? Владычицей морскою? — съехидничал внутренний.
Талантливое воображение послушно переделало уборщицу во владычицу. Она выглядела как русалка с бюстом четвертого номера, в короне и со скипетром. Но скипетр все же предательски смахивал на швабру.
Я почесала макушку (удобно без короны-то!). М-да, надо было подготовиться…
— Кстати, где-то там староверы живут, которых из строящегося Олимпийского парка выселили, — сжалившись, подсказал мне внутренний голос.
— Староверы — это хорошо! — оживилась я.
Староверы — они же скромные, да? Одета я очень простенько, сейчас скучную мину сделаю — и буду типичная староверка.
Или староверша?
— Старовериха! — хмыкнул внутренний.
Я сделала личико постное, как полупроцентный кефир.
Посмотрела на себя в зеркало заднего вида.
Чего-то не хватает…
— Или что-то лишнее, — поддакнул внутренний голос.
Рыжие волосы прозрачно намекали на огненный темперамент, не свойственный скромным старовершам и староверихам, а потому предосудительный.
— Простите, у вас случайно не найдется чистого носового платка? — спросила я водителя, перехватив его любопытный взгляд в зеркале заднего вида.
— Реветь будешь? — добродушно предположил он. — С чего бы? Вроде ты без чемодана.
— И что?
Я озадаченно поморгала.
Какая связь между слезами и чемоданами?
— Ну-у, если чемодан из крокодиловой кожи, то какая-то связь угадывается, — встрепенулся внутренний голос. — Ведь крокодилы горько плачут, когда едят!
Я только вздохнула с прискорбием.
Мне тоже иногда хочется поплакать над своей горькой судьбой. Угораздило же меня родиться с переизбытком фантазии!
— Так это… Доведет мужик бабу, она чемодан соберет, в такси сядет — и к маме, — охотно пояснил таксист. — А в машине сидит и ревет! Или, наоборот, доведет баба мужика, он ее с чемоданом в такси затолкает — и к маме, а она снова ревет! Я уже знаю: если села баба с чемоданом — готовь носовые платки!
— Да ладно, — не поверила я в тотальную бабью инфантильность. — Что, все к маме едут?!
Лично я тех, кто меня достает, самих к такой-то матери посылаю! Или хотя бы к чертовой бабушке.
— Не все, — согласился таксист. — Некоторые к другому мужику уезжают, но те не плачут.
— Вот и я плакать не буду, — сообщила я. — Мне носовой платок для другого нужен.
Заинтригованный таксист выдал мне искомый платок. Я встряхнула его за уголки, пытливо посмотрела на просвет и, признав почти стерильным, ловко сварганила себе экологически чистый головной убор в крестьянском стиле.
— В храм? — предположил водитель.
О, значит, я таки попала в образ!
— А это уж как Богу угодно будет, — смиренно молвила я, не загадывая заранее, как сложится день.
Высаживаться непосредственно у нужного мне дома номер сорок восемь я не стала — зачем так явно демонстрировать подозрительный интерес к объекту?
Я вышла из машины на перекрестке, оставив самой себе и воображению таксиста пространство для маневра. Пересекающий улицу Сиреневую переулок Лилейный одним концом упирался в тихий молельный дом, другим вливался в набережную, откуда доносились разудалые песни и ароматы шашлыка.
— Сделай выбор между грешным и праведным! — призвал меня внутренний голос.
Я вытащила из сумки мобильник и посмотрелась в его темный экран, как в зеркальце. Поморщилась: мобильник был старый, битый жизнью и асфальтом, и разбежавшиеся по экрану тонкие трещинки легли на мое лицо в отражении как морщины. Впрочем, это только добавило убедительности образу простой доброй женщины, не чуждой похвального стремления к чистоте…
— Ах да, ты же играешь уборщицу! — вспомнил внутренний голос.
Вообще-то я имела в виду чистоту душевную, но определенно ничто не мешало простой доброй женщине делать карьеру в службе клининга. У меня только швабры при себе не имелось. И ведра.
— Ну ведь не каждый профи таскает с собой свои орудия труда, — рассудил мой внутренний голос. — Взять, к примеру, балерину или там банщика. Первая не бегает по улицам на пуантах, а второй не ходит с веником…
В этот момент из распахнувшейся передо мной неприметной калитки на улицу Сиреневую выступил красномордый дядька в белом махровом халате и с пуком какой-то сухой растительности в руках.
Я резко остановилась и за неимением другого собеседника (внешнего, а не внутреннего) с претензией объявила этому самому дядьке:
— Ну знаете ли! Если вот это не банщик, то я просто не знаю, как выглядят банщики!
Я даже палец на предполагаемого банщика нацелила пистолетиком.