Синяя луна

– Ну, – осмотрев парней, Баурджин кивнул на два специально принесённых в приёмную столика. – Вот вам бумага, тушь и перо. Сидите, отвечайте на вопросы – во-он они, написаны. Кто ответит лучше – тот и станет моим секретарём. Ты что-то хочешь спросить? – князь холодно посмотрел на барчука.

– Да, если можно, господин наместник, – поклонился тот.

Нойон махнул рукой:

– Можно, спрашивай.

– Нельзя ли задвинуть окно, господин наместник? Сквозняк.

Сквозняк? Ну и неженка!

– Боишься простудиться?

– Боюсь, господин наместник. Из больного какой работник?

Ага – вот даже так!

– Закройте окно, – обернувшись к слугам, отдал распоряжение Баурджин. Затем посмотрел на парней: – Ну, пишите! Желаю вам обоим удачи, и помните – время у вас ограничено.

Оставив соискателей на попечение мажордома, наместник, попевая «Ваши пальцы пахнут ладаном», спустился из дворца во двор и велел подавать коня. Захотелось проехаться по городским улицам. Впрочем, зачем проехаться? Быть может, лучше пройтись? Почесав затылок, Баурджин с сомнением осмотрел свой ярко-алый, с золотыми драконами, халат. Пожалуй, слишком уж приметно и вызывающе. Поднявшись обратно во дворец, кликнул слуг:

– Одежду! Да не парадную. Обычную, неприметную.

Неприметную… О, такую ещё поискать во дворце! Всё перерыли, нашли-таки – стёганый ватный халат и такую же шапку. Князь переоделся, глянул в серебряную гладь зеркала – да-а, видок тот ещё – старьёвщик старьёвщиком. По дворам раньше такие ходили, татары – «Кости-тряпьё берё-о-о-ом!»

Во дворе, у пагоды, уже дожидались с конём воины охраны. Ага! Старьёвщик верхом на белом коне! Такая картина даже импрессионистам не снилась.

– Убирайте лошадей, парни, – хмыкнув, распорядился наместник. – Пешочком пройдёмся, не баре. Да… и вам бы тоже переодеться не мешало. Найдётся старая одёжка? Ну, не так, чтобы как совсем уж оборванцы выглядеть, но…

– Сыщем, государь! – браво отрапортовал здоровенный усач-десятник.

Баурджин посмеялся:

– Сыщи, сыщи, товарищ старший сержант. Да побыстрее!

Ждать пришлось не долго – скорее всего, здесь же, в дворцовых казармах, у воинов была заранее припрятана гражданка на случай самовольной отлучки, вот и переоделись быстро.

Тот же усач и доложил, подскочив:

– Охрана готова, государь!

О как! Государь! Ну надо же. А что? Чем не государь? Да ничуть не хуже, скажем, того же Елюя Люге. Баурджин приосанился и с удовольствием осмотрел выстроившихся в шеренгу воинов. Все как на подбор – грудь колесом, красавцы. Ну, ещё бы, чай не в провинциальном захудалом полку служат, а в гвардии! Так и захотелось крикнуть во весь командирский голос:

– Здравствуйте, товарищи гвардейцы!

И в ответ услышать:

– Зрав-жел-тов-генерал!

Эх… Баурджин аж чуть не прослезился – старел, наверное. Потом оглядел всё воинство повнимательнее:

– Сержант! Тьфу… Десятник!

– Слушаю, государь! – тут же подскочил усач.

– Вот что – так дело не пойдёт! Сколько здесь людей? С полсотни?

– Точно так, государь!

– Ага, и этаким кагалом будем по базарам шататься, народ пугать? Выбери человек пять, самых надёжных.

Вытянувшись, десятник побежал к шеренге.

– Ты, ты… и ты… и вы двое.

Он же, десятник, и посоветовал выбраться из крепости через вход для слуг. Так и сделали. Вышли – неприметные, незнаемые – растворились в городских улицах. Ицзин-Ай, как и положено всем городам, выстроенным в русле китайской традиции, вытянулся километра на три-четыре с запада на восток, ощетинился высокими стенами, развесил на башнях флаги. Глинобитные дома, заборы, а – ближе к рынку – и лавки, и какие-то харчевни, и публичные дома – всё весёлое, праздничное, украшенное разноцветными ленточками и фонарями. Красиво! И над всем этим высились высокие пагоды монастырей. В уличной толпе сновали бритоголовые монахи, спорили, ругались – вот одного один из лавочников чуть было не огрел палкой, наверное, за дело. Вообще, Баурджин приметил, что к буддийским и даосским монахам (а в городе были и те, и другие) народ относился без особого почтения, обзывая бездельниками и разными другими нехорошими словами. Баурджин это вполне одобрял – и правильно! Ведь что такое религия? Опиум для народа, вот что! Правда, сам-то он в Иисуса Христа и Христородицу верил, но вот безбожное двадцатых-тридцатых годов детство слишком уж глубоко въелось. Да и с другой стороны, кто такой Христос и кто – Будда, не говоря уже о всяких прочих божках-демонах?

Впереди, перед князем, умело оттесняя могучими плечами народ, шагали двое здоровяков, позади – ещё трое. Ускорив шаг, Баурджин, как вышли на шумную рыночную площадь, хлопнул десятника по плечу:

– Пойдёшь со мной, рядом. Будешь объяснять – что к чему.

– Слушаюсь, го…

– Тсс! Не ори ты так. Звать как?

– Кого звать?

– Тебя, прости, Господи!

– Ху Мэньцзань, государь!

– Опять государь! Ладно, шагай вот тут, по левую руку.