Синяя луна

– Знаете, как страшно и грустно мне там было, – вздохнув, неожиданно пожаловался гимназист. – Ходишь по этому чёртову дацану, ходишь, заняться нечем, вокруг белёсый туман, а ночью – полная тьма, даже звёзд не видно. И скучища такая, что с ума сойти! Я уж латынь начал повторять и французский. А потом даже обрадовался, когда, недели через три, в дацане возник автомобиль! Знаете, даже мысли ни о какой чертовщине не появились – как-то не вяжется нечистая сила с прогрессом техники! Он просто выехал из тумана, светя фарами, этот автомобиль – там, знаете, широкий такой проход во двор из залы, а ворот давно уже нет, сгнили – машине как раз проехать можно. Ну, поначалу-то, конечно, я испугался – отскочил к стенке, прижался. А машина меня фарами – обдала, словно жаром. А потом двигатель заглушился, и из кабин вышел какой-то человек во френче и сапогах, спросил, не я ли Пётр Мельников? Как будто там кто-то кроме меня мог ещё быть! А ещё спросил – не было ли грозы? Я ответил, что за всё время – не было, вот кроме той, первой. Тогда он заявил, что не собирается здесь сиднем сидеть и покинет этот чёртов дацан при первом же удобном случае. А такой случай вскоре представился – оказывается, всего-то и надо было, что прочитать заклинание в грозу! Жаль, что грозы здесь редкие, а то я б давно так и попытался сделать. И вышел бы! Давно бы уже отыскал экспедицию.

Парнишка снова вздохнул и зашмыгал носом:

– Месяц прошёл… Поди уже меня и искать перестали… у-у-у-у…

Уронив голову на руки, Петя заплакал.

– А ну-ка не реви! – возмутился нойон. – Ты ещё многого нам не рассказал, парень.

– Расскажу-у-у-у, – продолжал рыдать гимназист. – А Пётр Кузьмич, небось, переживает, себя корит… у-у-у-у… такой это человек… у-у-у…

– Ну хватит! Хватит ныть. Поведай-ка лучше, о чём вы с этим шофёром говорили?

– С Вотенковым? – мальчишка вытер глаза. – Да так, ни о чём, в общем. Он вообще нелюдимым оказался, я даже имени-отчества его не знал, а когда спросил, он скривился так и сказал, чтоб звал по фамилии – господин Вотенков. Мол, от товарищей его тошнит – при чём тут товарищи?

– Харя белогвардейская! – не выдержав, выругался нойон. – Это я не про тебя, Петя. Ишь, «товарищ» ему не нравится, к «господам» привык. Значит, удалось вам выйти-то. Правда, никакой грозы здесь в последнее время не было.

– Да как же не было-то, ваше высокопревосходительство? Так молния хлестала, я уж подумал – тут и конец нам. А Вотенков – не дрейфь, мол, а то пристрелю, сигай поскорей в кузов. Я и сиганул. Поехали… И ведь выехали-таки, вырвались! И гроза вдруг как-то сразу кончилась. А дацан – я сам видел! – исчез. Прямо на глазах растаял. Какое-то неизвестное науке оптическое явление. Машину мы в ивняке спрятали, да повалились спать… А проснулся я уже утром – солнышко так ярко блистало… А надо мной уже Вотенков стоял, из револьвера в меня целился! Я уж и подумал – всё, конец мой пришёл, сейчас застрелит. Дёрнулся к браунингу – я его ещё ночью отыскал, там он и лежал, в камнях, где оставил, никуда не делся. А Вотенков вдруг глаза отвёл, наган опустил. «Не хочу, говорит, лишнего греха на душу брать». Расскажи, мол, мне поподробней обо всей банде, да иди, куда хочешь. И ещё ухмыльнулся так нехорошо, добавил – если дойдёшь, мол. Ну, я обрадовался, всё в подробностях ему рассказал. Такое впечатление сложилось, будто он их хорошо не знал, этих бандитов, будто наняли они его для какого-то дела, как вот меня. Я тоже, спросил, мол, как же теперь Григорий-то без меня обойдётся, ведь раньше не обходился же, даже вон, еду в дацан прислал? А Вотенков ухмыльнулся – мол, всё, не нужен больше ты, для меня, мол, только и был нужен. Это ему срочно скрыться нужно было, да машину спрятать, а остальные, мол, и сами по себе придут в определённое время… как же он назвал… какое же время-то? Ладно, потом, может быть, припомню. Придут, мол, сделают своё дело, и спокойно уйдут. Вот так вот разболтался Вотенков, видать, от радости, что выбрались, а потом на меня так посмотрел хитро, да и говорит – иди, мол. Я и пошёл. Да вдруг щелчок услышал – это Вотенков курок взвёл и мне в спину целился! Видать, пожалел о своём откровенстве. Я выстрела дожидаться не стал – наземь, в траву, бросился, браунинг из-за пазухи выхватил – посмотрим, думаю, кто кого? А тут вдруг рядом, на ручье какой-то шум – вроде как упал туда кто-то… Вотенков прыжком в кузов, к пулемёту – так он маленький «пулеметатель» называл. Ка-ак застрочит! Я вскочил – а тут вдруг стрелу засвистели, люди какие-то выскочили, словно индейцы у Майн Рида или Фенимора Купера… Ну, а дальше вы знаете.

– Время… – выслушав гимназиста, задумчиво произнёс Баурджин. – Время не помнишь, когда остальные бандиты объявятся?

– Да не помню, ваше высокопревосходительство. Месяц Вотенков какой-то называл. Но не январь, не февраль, не март… Траву какую-то поминал.

– Траву?! Может быть – месяц седых трав?!

– О! Точно так, господин генерал! – обрадованно закричал мальчишка. – Месяц седых трав!

– Октябрь… А город, как в экспедиции называли город в низовьях реки Ицзин-гол.