Синяя соляная тропа

Затем он погрузил ящики на сани, и шелки повез их по ледяной корке в сторону маяка, что возвышался на камнях подобно длинному пальцу, указывающему в снежное небо.

Предостережение старика не было напрасным: шелки с трудом поднимался по крутой тропе, покрытой черным льдом, под которым застыли мох и бледный лишайник, который называли морской слоновой костью, – они мерцали подобно сокровищам лунной королевы. Смотритель показывал дорогу, шелки тащил сани, и вскоре они добрались до самой высокой точки шхер.

Там старик замешкался, снова взглянул на шелки, но только кивнул ему в знак благодарности и прощания и развернулся к двери.

– Подождите! – окликнул его шелки.

Смотритель обернулся.

– Мне показалось, вы меня узнали. Там, на пристани. Вы знаете, кто я такой? Вы встречали моих сородичей? – спросил юноша.

Он снова откинул капюшон, показывая по-тюленьи карие глаза и черные как уголь волосы. Старик смерил его взглядом и пожал плечами.

– Что ж, возможно. Или ты просто мне кого-то напомнил. Как тебя звать?

– Меня называют Койгрих Макгилл, «чужестранец», но для меня это такое же имя, как для вас – Сáмах.

Старик улыбнулся уголком губ.

– Все это неважно. Возвращайся к своим товарищам. Ты еще молод и силен. Бьюсь об заклад, у тебя и жена есть.

Шелки кивнул.

– У меня тоже была когда-то. Рыжая ведьма с островов. Красивая и коварная – таких только средь Народа и встретишь. Она предала меня, и сам я стал предателем своего племени.

Шелки замер, услышав эти слова.

– Что произошло?

Смотритель покачал головой.

– Нет смысла ворошить прошлое. Это ж все было уже давно. Мои знания ни на что не годны и только терзают мне душу. Возвращайся к своей жене, жизни и сну наяву. Я же этому предпочитаю одиночество, камни и крики буревестников.

Сердце шелки быстро колотилось от волнения, и он поспешно спросил:

– О каких знаниях вы говорите? Что вам известно? Кем была та девушка с рыжими волосами и где она сейчас?

Старик пожал плечами.

– А мне откуда знать? С тех пор целая жизнь прошла. Я тогда был еще молод. Подарил ей ребенка, которого полюбил больше всего на свете. А потом моего малыша покрестили в деревенской церкви, в одежке из превосходной тюленьей шкуры, и когда жена дала мне подержать сына и я коснулся этой шкуры, ко мне вернулись воспоминания.

Он вздохнул и продолжил:

– Говорят, с шелки спадают узы, стоит ему коснуться своей шкуры. Но жена разрезала мою на лоскуты и сшила из нее наряд для крещения, поэтому я смог вернуть лишь свои воспоминания, но не прежние силы. Однако я узнал, что сотворили со мной жена и ее народ, как заманили меня к себе, похитили мое прошлое, заставили предать мое собственное племя и взяли в рабство. Мой ребенок стал привязан к ним после крещения, и я уже не мог его забрать. Поэтому сбежал сюда, на эти далекие камни, чтобы жить в одиночестве среди тюленей, гринд, чаек и дельфинов.

Шелки слушал его, затаив дыхание.

– Моя жена беременна, – сказал он после долгой паузы.

– Тогда молись, что вернешься до рождения младенца, – ответил ему старик. – Отыщи свою шкуру и забери дитя с собой, к шелки. Если не успеешь отдать его морю до того, как Народ покрестит ребенка, он больше никогда не сможет жить на свободе с нашим кланом и будет вечно принадлежать людям.

Шелки растерянно на него взглянул.

– Как такое возможно?

Смотритель улыбнулся, но в улыбке его читались лишь горечь и несчастье.

– Женщины из Народа часто так поступают. Ловят себе мужа, чтобы выносить дитя шелки, которое будет расти уже среди их сородичей. Но в плену шелки уже не такие, как на свободе. Они страдают по морю, слышат его голос, хотя больше и не понимают его языка. Они тоскуют по своему клану, ходят потерянные на чужой земле и ищут компании людей, пускай даже неосознанно, пытаясь избежать тирании своих жен. А жены их, разочарованные в своих возлюбленных, ищут утешения в материнстве и крестят своих детей, чтобы те остались с ними и шелки не могли их забрать.

Юноша побледнел.

– Значит, мне надо вернуться до начала мая!

– Да, – подтвердил смотритель. – Если Народ даст твоему ребенку имя, он уже никогда не вернется в клан и не услышит голос океана. Он станет китобоем, и будет убивать наших сородичей ради их шкур, и умрет потерянным бедняком, хотя раньше мы были королями и королевами синей соляной тропы.

На этом его история подошла к концу, и смотритель ушел в свою башню, а шелки побрел к пристани, размышляя над услышанным и думая о том, что та рыжая красавица сейчас тоже была в летах, а ее ребенок уже вырос и, возможно, унаследовал цвет волос матери…

На берегу, куда он недавно вышел с тремя другими членами экипажа, его никто не ждал. Люди со шлюпкой пропали, а корабль уже превратился в пятно на манящем, ярком горизонте. Северное сияние окутывало его подобно сияющим шелковым парусам. Очевидно, команде надоел лежень, приносящий неудачу, и за те полчаса, пока шелки тащил сани, разговаривал со смотрителем и возвращался на причал, шлюпка вернулась на «Кракен» и моряки вместе с китобоем уплыли без него.

Глава четвертая