Синие берега

- Дело хорошее, - заблестели у Данилы глаза, он уже стоял рядом с Романом Харитоновичем. - Вот закурить кто б дал, - страдающе произнес.

- Извините, не курю, - покачал головой Роман Харитонович.

Семен достал из кармана две смятые папиросы, последние, протянул одну Даниле.

- Спасибочки! Махры бы... - простонал тот. И жадно сунул папиросу в зубы.

- Так пойдемте, товарищи. Разведу огонь. У меня большой казан. И большой чайник.

Роман Харитонович, Данила и Мария ушли.

- Подкрепиться, верно, дело хорошее, - сказал Андрей. - Но охранение - дело первейшее. Вано! - крикнул. - Вано! А Саша? Где Саша? А, вот вы. Покараульте в саду, на огороде, возле подсобок. Во все глаза! Поняли? Пожевать когда, позовут вас. Действуйте.

Вано и Саша направились к выходу.

День кончался. Но еще светлый, голубой и зеленый, не уходил он отсюда, из школы.

- А не отвяжутся от нас немцы. - Мысль эта тревожила, не покидала Андрея.

В глазах острое желание, чтоб отвязались, и шаткая надежда: может, и будет так.

- А, Семен? Как думаешь, Семен? Тем, что погнались за Рябовым, за машиной, "амба". А вот мотоциклы, что от машины оторвались и - за нами! Он молчал, смотрел на Семена.

- Пропади они пропадом! Видел же, двинулись в обход рощи. А куда? В деревню? За подмогой?

- Если выследили нас, то... - удрученно повел Андрей головой.

- До темноты б дотянуть, - задумчиво произнес Семен. - И - в лес.

В окне над нагромождением крыш деревни виднелся тускневший в дальних сумерках лес.

- До темноты б... - подтвердил Андрей. - А пока подумаем о круговой обороне. Мало ли что. Сюда, в этот седьмой "Б", пулемет. Так? Пилипенко и... - подумал, - Тишку. Не подпускать к главному входу. Так? У самого входа - кого? Вано и Петруся Бульбу. Дальше - торцовые окна в концах коридора и черные ходы возле. Туда Данилу и Шишарева. Саше - окна на огород. Так. Сянский - на подноску боеприпасов. Мы с Валериком тоже в седьмой "Б". Много окон. И пулеметчикам страховка. Так? Ну и Роману Харитоновичу найдется дело. У него, как и у нас, выхода другого не будет, - обороняться.

- Мне, следовательно, второй этаж? - поднял Семен глаза кверху, как бы окидывая взглядом место, где придется действовать. - Оттуда хорошо будет видно, что в саду. Со мной кто ж? Остается - отделенный Поздняев? Человек он храбрый, сообразительный. Убедился я в этом деле у переправы. Значит, с отделенным?

- С ним.

Пилипенко вкатил в класс пулемет. Сноровисто пристроил его перед окном. Поставил цинковую коробку с патронами.

- Э! Мокрые-штаны! - Обернулся, поискал глазами Тишку-мокрые-штаны. Где еще цинки?

- Тащу. - Голос из коридора.

- Клади. Не чухайся, неси остальные.

Данила, подволакивая ногу, принес пышущий паром казан с вареной картошкой. Поставил на столик перед доской. И ломти хлеба на тарелке.

- Отнеси картошку и караульным, - сказал Андрей.

- А голуба уже понесла. Первым.

Ели кто стоя, кто сидя на партах.

Пришла Мария.

- И кипяток вот. Ну-ка, с парты, - локтем поддела Пилипенко. - Чайник поставлю.

Пилипенко послушно опустился на пол.

В дверях показался Роман Харитонович, держа на вытянутых руках глиняную миску, полную яблок.

- Угощайтесь. Урожай из школьного сада.

Он отошел в угол и молча наблюдал, с какой ненасытностью ели и пили изголодавшиеся, усталые люди.

Пилипенко усердно запихивал в рот последнюю картошку, с кожурой.

Всё!

- Располагайтесь, товарищи. - Роман Харитонович, кажется, собирался уходить. Но продолжал стоять, видно было, не хотелось уходить.

Потом, как-то виновато, вымолвил:

- Кроме двух подушек и одеяла, ничего не могу вам предложить.

- Обойдемся, Роман Харитонович, - благодарно улыбнулся Андрей. Фронтовики. Да и недолго нам. Стемнеет, и тронемся.

- Как угодно. - Роман Харитонович поправил заушники очков.

Он ушел.

Пилипенко, Тишка-мокрые-штаны и Валерик завалились в углах - спать. Андрей улегся на парту, свесив ноги. Голову положил на закинутые назад и сцепленные руки. Было неудобно, и раненое плечо ныло. Он повернулся, парта скрипнула. Поднялся, сбросил сапоги - ногам отдых, и тоже лег на полу. Он смежил веки, но сон не приходил. Трудные мысли одолевали его. Что-то должно произойти. Где-то, в чем-то ошибся он, не так сделал, как надо. Но в чем ошибся, что сделал не так, понять не мог. Он перебирал в памяти все, что было после перехода речки у мельницы, и ничто не вызывало сомнения. Тот грузовик, возможно. Возможно, тот грузовик на шоссе. Да, грузовик... Но и по-другому можно было влипнуть, - отводил он это предположение. "Не знаешь, где найдешь, где потеряешь". И что теперь думать об этом! Думать надо, как выбраться отсюда.