Читаем Синие берега полностью

- А окна коридора, как видите, выходят на школьный огород. - Роману Харитоновичу было приятно показывать свою школу этим военным, нашедшим в ней временный приют. - И подсобные строения вон. Два черных хода. - Андрей заметил, в ручки одной и другой двери просунут железный лом. - Левый выход на тропинку, - продолжал Роман Харитонович, - ту, что со взгорья спускается в рощу. По ней вы и добрались сюда. Итак, весь первый этаж...

Роман Харитонович поднимался по лестнице на второй этаж. Андрей и Семен следовали за ним.

- Девять классных комнат. - Роман Харитонович водил Андрея и Семена из класса в класс. - Все окнами, как видите, в сад. Яблоневый сад. Гордость школы... Посмотрите, - любовался Роман Харитонович, будто и сам, впервые увидел на яблонях румяные яблоки, впитавшие свет солнца и казавшиеся теплыми, даже горячими.

Неприютно выглядели покрытые пылью парты с откинутыми крышками, на которых ножичками вырезаны вензеля, с непроливайками, выпавшими из круглых гнезд, и неровными фиолетовыми полосами, залившими верх парты, одинокими казались большие черные доски, на них, написанные мелом, еще не стерты задачи, слова. "Мертвые классы". Андрей тоже вздохнул, неприметно, про себя.

Спустились вниз, снова в класс седьмой "Б". Под потолком шевелилась яркая полоса: свет закатывавшегося солнца.

- Роман Харитонович, - сказал Андрей, - давно сюда вошли немцы?

- Пять дней назад. - Роман Харитонович опустил голову. - В семь с половиной утра.

Помолчали.

- Как называется ваша деревня? - спросил Андрей.

- Белые ключи. - Роман Харнтонович произнес это так, словно испытывал удовольствие, что деревня называется Белые ключи. - Здесь, рассказывают, у родника под березами поставил хату первый поселенец. Вода от березовой тени была белой. Отсюда и Белые ключи.

- Милое название, - улыбнулся Андрей. - Ключи...

- Вполне, - поддакнул Семен. - Город так не назовешь. "Водопровод", что ли? Если по аналогии...

- У городов свои прекрасные имена. Москва. Киев... - Роман Харитонович снял очки, большими и средними пальцами протер стекла, снова надел.

- Еще вопрос, Роман Харитонович.

Роман Харитонович перевел взгляд на Андрея.

- Слушаю вас.

- Как пройти в лес? Понимаю, околицей деревни. Но что там будет у нас на пути? И далеко ли до леса?

- Километра три с половиной. Если напрямую. А препятствий, собственно, никаких. Мимо сельского базара, на родники, через овражистый луг и - в лес.

Помолчали.

- Вы что ж, Роман Харитонович, один? - поинтересовался Семен, чтоб не длить молчания.

Роман Харитонович откашлялся в кулак.

- Я директор этой школы. Жена с сыном, Викентием, тоже учителя, эвакуировались, я не успел: все так внезапно получилось. Как видите, застрял.

- И лейтенант, - кивнул Семен на Андрея, - учитель. Только кончил педагогический институт, и - пожалте - на войну.

Роман Харитонович слегка приподнял брови, посмотрел на Андрея, будто этого быть не могло. В командире с изнуренным, шершавым лицом, с утомленными красными глазами, в рваной, с пятнами пота, засохшей крови, подпалин, въевшейся грязи гимнастерке, почему-то не представлял себе учителя.

- Вот я и в школе, - с усмешкой произнес Андрей.

Все умолкли.

- Вы сказали нашей сестре, что в деревне завелись полицаи? - прервал молчание Андрей.

- Не завелись. Уже были. Во все время советской власти были. Но мы не знали об этом. А теперь объявились.

- Много их?

- Не скажу. Не знаю. Стараюсь не показываться в деревне. Картошка на огороде. И хлеба есть немного. И немного Сахара и чая. И керосин для лампы есть. Спичек маловато, но приспособил трут.

- Ну, полицаи. Крысы. А немцы?

- Немцев нет. Немцы вступили и двинулись дальше. Полицаи, говорили мне односельчане, есть. Хуже немцев. Позавчера приходил их главный. Работал когда-то в сельпо, известный у нас вор, да все сходило ему с рук. Приходил. Предлагал старостой быть. Человек я, так сказать, беспартийный и прочее такое. "Какой я староста? - отбивался. - Разве тем, что стар... Молодой больше подойдет". А потом обо мне забыли. Нашли подостойней. Да и дел у них!.. Убивают. Своих. То есть наших. Вот и вся моя информация, развел руками Роман Харитонович.

- Ну, с полицаями справимся, если сунутся, - посмотрел Андрей на Семена.

- А кто бы ни сунулся, полицаи, немцы, придется справиться, - скривил Семен в усмешке губы. - Другого выхода у нас не будет, если сунутся.

Роман Харитонович наклонил голову.

- Вероятно, ни с кем вам не придется справляться. Как ни говорите, а школа. Табличка у входа и на немецком языке предупреждает, что школа. - Он пожал плечами: на школу не нападают. - Школа то же, что открытый город. Еще раз пожал плечами. Потом: - Вам подкрепиться надо. Пожалуйста, картошка. И хлеб. Чай. И не вздумайте отказываться, - поднял руку. - Не время реверансов. Сам воевал. В гражданскую. Понимаю.

- У нас же рота, Роман Харитонович, - благодарно улыбнулся Семен. Съедим мы ваш запас, и волей-неволей придется вам показываться в деревне.

- Придется...

- Что ж, кликну наших кашеваров, - выглянул Семен в коридор. Данила! Мария! Идите варить картошку. И чай вскипятите.

- Идем! - отозвалась Мария.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное