Синие берега

"Что за люди?" Сразу подумала о выбросившихся на парашютах немецких солдатах, обмундированных в красноармейскую форму, говоривших по-русски. В последние дни всех в городе предупреждали об этом. Трех таких переодетых немцев, рассказывали, поймали на Житомирском шоссе, она видела, как вели их мимо тетиного дома, по Софиевской.

- Сашко! - снова позвал рыжеусый. Он смотрел на девушку, на щеках ее лежал неспокойный свет утреннего солнца. - А Сашко!

- А чего, дядь-Данила? - протяжный голос из чащи. - Чего?

- Невесту тебе нашел.

Мария еще больше встревожилась. Оборвавшийся, недоконченный жест ее говорил об этом.

Рыжеусый заметил, у девушки слишком пронзительные глаза, слишком расширились они, и понял: от испуга это.

- А кто ты будешь? - выплыла на его лице смутная улыбка. - Кто, а?

Улыбка эта ослабила страх Марии. "Нет, может, и не переодетые немцы..."

- Ну, Марийка я... - выжидательно смотрела она на рыжеусого.

- А без ну?

- Ну тоже Марийка...

- Только и всего - Марийка? Маловато для знакомства, а?

Рыжеусый выпрямился. Живот слегка выдавался, и ременная пряжка выпирала, как напоказ. Руки широкие - ну просто две лопаты.

- А откуда-куда?

- Из Киева... в Москву... - со взволнованной пытливостью смотрела Мария на рыжеусого.

- Фью-ю-ю... - с притворным удивлением свистнул рыжеусый, и на его лице напряглись медные скулы. Будто не понял, склонил голову набок. Прямо в Москву?

- Да, - переминалась Мария с ноги на ногу. - Я живу там, пояснила. - На Покровке...

- Ага, вот что, - с грустной усмешкой протянул рыжеусый. - Раз живешь там, то конечно. В Москву? - Он неопределенно посмотрел на нее. - А, может, голуба, на первах населенный пункт поближе наметишь? Нет?

Марии стало не по себе: что за человек - такое время, такое горе и беззаботно пошучивать!.. Определенно немец. Переодетый немец... окончательно уверилась она, и ее охватил страх. Она чувствовала, по носу полз муравей, было щекотно. Но боялась поднять руку и смахнуть муравья.

Между слившимися елями показался белобрысый, долговязый совсем молодой человек. "Не старше меня", - подумала Мария. Лицо у него мягкое, с тихим доверчивым выражением. По всему лицу, будто золотые пылинки, рассыпаны мелкие веснушки. Лоб стягивал, как венчик, бинт, уже побуревший от проступившей и засохшей крови. Бинт почти накрывал белесые брови, едва обозначавшиеся над светлыми спокойными глазами. "Не старше меня", смотрела на него Мария. Какой-то нескладный, длиннорукий, за плечами, как и у рыжеусого, вещевой мешок, на локте плащ-палатка. На коленях, как впечатанные, выдавались болотные пятна. Он остановился против рыжеусого и Марии, поправил винтовку на плече.

- Чего, дядь-Данила? - Но смотрел он на Марию. Смотрел внимательно и - показалось ей - удивленно: должно быть, всегда так смотрел, когда с ним кто-нибудь говорил. - Чего?

- Вот в Москву нас с тобой зовет.

Белобрысый перевел взгляд на рыжеусого, потом взглянул на босые ноги Марии, потом снова посмотрел на рыжеусого. Ничего не сказал.

- Сядем, раз так, - с ласковой усмешкой кивнул рыжеусый.

Что-то успокаивающее почувствовала Мария в голосе, в движениях этого усатого, наверное, добродушного человека с крупным лицом, на котором глубоко врезанные морщины казались вылепленными. Она уже не опасалась его. Она даже улыбнулась: хорошо, сядем, раз так. Но продолжала стоять.

Рыжеусый снял с плеч вещевой мешок, неторопливо опустился на мятую траву, на то самое место, где только что лежала Мария. Она стояла перед ним, ожидая - что будет дальше. "А будет хорошо... И чудачка какая! смущенно подумала о своем испуге в первые минуты. - Свои же... Красноармейцы. Ох и чудачка!.." Трава отогрелась, и ее босым ногам уже не было холодно.

- Садись, давай, хлопцы, - сказал рыжеусый и жестом позвал Марию и Сашу: садитесь.

Саша с робким любопытством разглядывал Марию. Он кинул на землю плащ-палатку, молча показал на нее Марии. Та несмело опустилась, свела колени вместе и медленно натянула подол юбки. Но загорелые плотные икры были Саше видны, он тоже сел, чуть наискось, против Марии.

- Говоришь, Марийка? Так-так, голуба, - раздумчиво произнес рыжеусый, роясь в вещевом мешке. - Значит, Марийка... Марийка... - будто запоминал он. - А я Данила, Дани-ла, - повторил. - Бывший колхозный бригадир. Курск. С Москвой, правда, не по соседству. А с Харьковом точно. Слышала, может, Казачья Лопань? - Руки его все еще что-то перебирали в вещевом мешке. Езды, голуба, до Москвы ночь. С гаком, конечно.