Синие берега

— Стреляю. — По лицу Данилы двигалась невысказанная мысль, видно было, она остановилась. — Я, голуба, немало прожил и хорошо знаю, что почем. Стреляю. Должен стрелять. А думаю: минется война, поладим же с фрицами, с немцами то есть? Зла русский человек не помнит.

— Это смотря какое зло, — сердито кашлянул Пилипенко. — А из меня, рыжий, и после войны зло не уйдет. За такое…

«И сколько ненависти вызвал в нашем народе Гитлер, — жестко подумал Андрей. Он прислушивался к разговору. — Ненависть, она от боли, откуда еще взяться ненависти? Только от боли».

— Послушай, — не успокаивался Пилипенко. — Какие первые слова скажешь, когда придешь с войны? — прищурил он глаза.

— Как говоришь? После войны?

— Не на свадьбе же мы с тобой. Ясно, после войны.

— С войны, голуба, ишо прийтить надо…

— Ну придешь если? Первые слова какие скажешь, говорю?

— Никакой войны больше! Все же видят, что это такое…

— Слова твои, рыжий, дельные, — чмокнул Пилипенко губами. — Сбудется это, если уничтожим всех, до последнего, гитлеренышей. Так говорю, нет, товарищ лейтенант? — Он взглянул на Андрея, понимая, что мысль будет одобрена.

— Этим мы и заняты сейчас.

Андрей повернул голову туда, где сидел Рябов. Тот держал ладонь на раненом бедре и молча следил за игрой огня. Заметив взгляд Андрея, тоже повернулся к нему.

— Как, старик?

Андрей спохватился, что говорит языком комбата.

— Ничего, товарищ лейтенант. — Рябов даже снял руку с бедра, как бы подтверждая это. — Жжет бедро, понятное дело. — Помолчал. — А еще смогу фашистам напомнить о себе. В строю, товарищ лейтенант, не думайте…

— Конечно, — дернул Андрей плечом: в том и сомнения быть не может. Кроме мертвых, все в строю.

Он посмотрел на Марию, гревшую руки у костра.

— Жива?

Мария слабо улыбнулась.

— Сушись, сушись, сестричка, — Пилипенко похлопал ее по плечу. В любых обстоятельствах оставался он самим собой. — Не стесняйся, сестричка. Всю мануфактуру с себя скидывай…

Мария смущенно вспыхнула: в самом деле, вся мокрая какая! Она поднялась, пошла в сторону, в кусты.

Несмело побрел за ней Саша.

— Сашенька, миленький. Я не боюсь. Вернись. Посушись и ты. А я тут выжму все на себе. Иди.

Мария скрылась в кустах. Сняла одежду, сбросила берет, мотнула головой, будто стряхивала с нее тяжесть. Разметавшиеся волосы упали на плечи и пошли вниз. Перекинула их наперед, но дрожавшие от холода пальцы ничего не могли сделать с мокрыми волосами. Кое-как отжала их, заплела.

Саша вернулся к костру. Он разделся. Разделись Петрусь Бульба, Шишарев, Вано. Вано сидел в высоко закатанных исподниках, подобрав колени к подбородку, стараясь согреться. Взъерошенные волосы, торчавшие в разные стороны, небритое лицо, на котором густо чернела щетина, и видно было, какая жесткая она и колючая. Андрей почувствовал, как холодно ему в насквозь промокшей, отяжелевшей от воды гимнастерке. Стащил ее. И Семен тоже снял с себя все: изодранную на спине гимнастерку, расползшиеся в швах брюки, прохудившиеся сапоги, и удивленно подумал — ни с того ни с сего, что рванье носится куда дольше, чем новые вещи…

На кустах раскиданы нательные рубахи, портянки, обмотки в бурой болотной жиже; сапоги, ботинки поставлены подошвами к огню, от них растекался неприятно пахнувший пар.

— Рогатину поищу пойду, — поднялся Данила. — Подпору сделаю взводному, Рябову, костыль.

Он вытащил финку из-за ремня и пошел к ручью, отделявшему поляну от болота.

— И не подумал бы, что такие болота есть на свете, и вообще места такие, ей-богу, — пожав плечами, произнес Сянский.

— Знаешь, Сянский, складывается впечатление, точно ты только что сполз с дерева и еще прячешь хвост.

— Виноват, товарищ политрук.

— Вон и сестричка к нам, — завидел Пилипенко Марию, выбравшуюся из кустарника. Он скрестил руки, точно хотел прикрыться.

Вано уже согрелся, почувствовал себя бодрее.

— Слушай, сестричка. Никогда не была в Бакуриани? Никогда? Ай-ай!.. даже не верилось ему. — Рай видела? Ну вот такой и Бакуриани, не отлычишь…

Мария кивнула: согласна, не отличит…

«Слава богу, настроение у ребят не подавленное, — был доволен Андрей. — Еще бы, выручились из гибели…»

— Я, слушай, отлить, — шепнул Вано Полянцеву. — На минутку.

Данила вернулся с плотной рогатиной и подгонял под рост Рябова.

— Обопрешься, взводный.

«Определенно, ребята отошли после вчерашней ночи, — еще раз подумал Андрей. — Они все выдержат, определенно».

— Валерик! — позвал.

Валерик кинулся к Андрею.

— Вот что, Валерик. Обойди всех и уточни оружие. Что у кого есть. И боеприпасы.

— Ага, товарищ лейтенант.

— Семен, — бросил Андрей через костер. Он откинул спадавший клок слипшихся волос.

— Да, Андрей? — Голос утомленный, дремотный. — Да? — Семен чуть отодвинул от огня ноги: должно быть, начало припекать.

«Нисколько не спал, — подумал Андрей о Семене. — И какие у него костлявые ноги…» Он расстелил на земле карту, мятую, с затеками по краям.

— Поразмыслим давай. И тронемся. Нельзя задерживаться. Черт знает, что делается вокруг. Нора.

В самом деле пора. Давно пора.

Семен подсел к Андрею. Тени их фигур недвижно лежали у затихавшего костра.