Синие берега

«Главный здешний полицай, — подумалось Андрею, — тот, что приходил предлагать Роману Харитоновичу должность старосты».

— Сейчас ответим! Вот!.. — И длинная-длинная-длинная очередь, вырвавшаяся из-под рук Пилипенко, потрясла класс.

Капли пота, как оспинки, покрывали лицо Пилипенко. Рот перекошен. В глазах — бешеное озлобление, гнев, ненависть и еще что-то такое, сделавшее его готовым на все, не считаясь и с собственной жизнью. Еще очередь. Плечи Пилипенко тряслись очереди в лад. Он уже не смотрел на Андрея. Еще очередь! Стреляные гильзы с тупым звоном падали на пол. Ветер отодвинул облако от окна, и в проеме снова мелькнул солнечный свет. Гильзы золотисто откликнулись этому свету.

Андрей увидел: из укрытия выбрался короткий немец в каске, он прокричал что-то, наверное, поднимал солдат на приступ. Потом побежал к школе, к главному входу, в руке граната с длинной ручкой.

— Товарищ лейтенант, долбану его из винтовки! — двинул Валерик затвором, досылая патрон. Он почти высунулся в окно.

— Голову прячь! — приказал Андрей. «Война у него все еще не на самом деле. Романтика. Подвиги». Ом выхватил из кобуры пистолет, прищурился, стал целиться в немца, твердо повел дуло. «Все. Взял его. Промахнуться нельзя. Не промахнуться! Не…» Он выстрелил в ту самую секунду, когда немец развернул руку для броска гранаты. Тот упал. Кажется, упал. Огонь и дым разорвавшейся гранаты не дали этого увидеть.

Еще злее ударили из сада автоматы, во все окна, во все классы. Андрей приник лицом к простенку. Он вздрогнул: пули прошли у правого плеча левое окно, у левого плеча — правое окно. С потолка мелко посыпалась штукатурка, и с минуту в классе дымилась белая пыль.

Искоса глянул наружу: из-за сосен высунулись каски, потом он увидел пригнувшиеся спины — немцы перебегали от дерева к дереву… двое-трое… ближе к стене… трое-четверо…

— Пилипенко!!

Но Пилипенко, красный от ярости, уже нажимал на гашетку. Пулемет клокотал.

— Тиш-ка!.. Ленту! Ленту! — Из приемника спадала пустая лента.

Тишка-мокрые-штаны сидел на корточках, перезаряжал ленту. Пока он делал это, Пилипенко нетерпеливым движением ерошил волосы, они спадали на лоб, взмахом руки вскидывал их наверх, снова сбивал почти на глаза.

— Тю!.. Чего возишься? Тебе шо, в детстве сахар не давали? — рявкнул Пилипенко и повертел пальцем у виска.

— Давали, Пиль, давали, — совершенно серьезно кивнул Тишка-мокрые-штаны, считая, что именно это хотел тот услышать. Что Пилипенко угодно, подтвердил бы он сейчас. Что угодно сказал бы.

— Пусти, трясця твоей матери. Сам.

Пилипенко опять застрочил, длинно-длинно.

«Очумел, что ли?» — поморщился Андрей.

— По целям бей! По целям! — прокричал он. — Пол-ленты же в одну очередь выпустил! Пустых лент куча вон… А нам держаться сколько!..

— Патронов не станет, руками душить буду. — Пулемет строчил. Пулемет строчил. Такое выражение лица у Пилипенко! С таким выражением можно города сокрушать, землю сотрясать можно…

В классе горячий запах долго стреляющего пулемета. Даже видно, как ствол горяч.

— Тиш-ка!.. Воду! Кипит… Вода там, в бачке. Быстрее задом ворочай! Тишка! Ну!

С минуту Тишка-мокрые-штаны соображал, как под пулями, свистевшими в классе, выбраться в коридор к бачку с водой. По запыленным щекам пот прокладывал извилистые завитки, и обычно белое лицо его было теперь тусклым, серым. На четвереньках, неуклюже перебирая руками и ногами, пополз он к двери. И вот уже затопотал по коридору сапогами.

Андрей, укрываясь у простенка, выглядывал в окно, немцы пока не решались броситься к главному входу. Но по всему было видно, готовились к этому. И Андрей стискивал в руке гранату. На полу лежали четыре гранаты.

Теперь немцы вели огонь только справа. Слева все смолкло. Что бы это могло быть? Вот что! Вот что! Отвлекали вправо пулемет Пилипенко. Слева, от старых толстых тополей возле ограды, отделились три солдата, и четвертый, и с автоматами навскидку бежали к главному входу. Вот что! Андрей отвел назад руку, и вниз полетела граната. Тут же схватил другую гранату, выдернул кольцо и снова размахнулся. Гранаты разорвались у самых ступеней.

На ступенях растянулись два солдата, над ними колыхался дым, третий немец скатился вниз, тоже, видно, мертвый, четвертый, переваливаясь с боку на бок, отползал обратно, к старым толстым тополям у ограды, и вел за собой кривой темный след.

Андрей услышал, над плечом просвистела пуля, и тотчас сзади тяжело грохнуло. Он быстро обернулся. Тишка-мокрые-штаны упал у раскрытых дверей, навзничь. Руки выпустили котелок с водой, и вода выплеснулась на гимнастерку, на штаны, разливаясь, двигавшимся пятном обтекала распростертое тело. Лужа ширилась, становилась красной.

— Тиша! — Андрей был уже возле него. — Тиша!..

Тот, должно быть, еще не сознавал всей меры, того, что произошло. Глухо, вполголоса проронил:

— Опять, Никитка, обмо-чился… — Может быть, даже усмехнулся, показалось Андрею. — И надо же… — Смежил веки. — Пропала вода… Короткий вздох. — А кожух горит… Не сердись, Пиль, а?..