Синие берега

Андрей медленно постигал смысл того, что говорил Валерик. Веки, чувствовал он, тяжелы и не поднять их, и окончательно не пробудиться. Глаза еще заставлены сном, и сон продолжает развертываться перед ним. Вот подкатывает к перрону поезд. Мама и Танюша с Адмиральской двадцать три выходят из вагона. У них сияющие, радостные лица. Он встречает их. Он тоже доволен. Вечером, помнит он, все отправятся в Большой театр. Он берет их чемоданы, легко несет. Входит в вокзал. Какой-то чужой вокзал, весь из мрамора и стекла, с лепным золоченым плафоном. Никогда не был он здесь. Никогда, — подсказывает память, отделяясь от сна. И какие-то люди рядом, у них точные, определенные лица, но у него нет знакомых с такими лицами, ни разу не встречал их… Как появились они перед ним? Но это же сон, думает он во сне. В снах так же мало логики, как и в жизни, из которой возникают сны… Что-то происходит, что-то хорошее, но он уже не поспевает за этим, начинает отставать…

Где же он, где?.. Он вынырнул из цепкой глубины сна и старался разобраться — что с ним на самом деле и что не на самом деле.

— Да подымайтесь же! — теребил его за плечи Валерик. — Сами ж приказали, а сами спите. Подымайтесь, а, товарищ лейтенант!..

Андрей задвигал кулаками — протирал глаза. Где ж он?.. Помнилось, повалился он прямо на землю, а проснулся вот, и под ним шинель. Кто ж подстелил, как не Валерик. Андрей и не слышал, не чувствовал, как тот поворачивал его с боку на бок и подсовывал шинель, сон сморил его враз.

«Сон, это великолепно, — доволен он сном, который виделся и от которого так безжалостно оторвал его Валерик. — Выдумываешь себе мир, и ни от кого, ни от чего он не зависит, это твой собственный мир». Андрей все еще тер кулаками глаза, как бы приспосабливая их для другой жизни, отличной от той, что минуту назад они видели.

Наконец сообразил — вон он где! Он там, где ему и надо быть. Бремя трудной его жизни снова лежало на плечах.

— Писарев!

— Я.

— Есть что от комбата? — вскинул Андрей глаза, красные и мутные. Он вопросительно смотрел на Писарева.

— Есть, есть, товарищ лейтенант. Три пулемета.

— Три? Не два?

— Что это, я до трех не сосчитаю?

— Хорошо, что три, — обрадовался Андрей. — Погода улучшается!.. А обещал два. Слушай, все три Рябову. Все Рябову. Всего вероятней противник двинет на него.

— А пулеметы уже у Рябова, — пожал Писарев плечами. — Приказали же. Когда ложились отдыхать. Говорили вы, правда, о двух. Ну, а я все три Рябову. — И как бы удивляясь: — Расщедрился комбат: связисты еще и телефоны приволокли, провод. И уже протянуты линии во все три взвода. И проверили: связь как надо…

— Ну да, ну да, — проговорил Андрей. — Сон так в мозги ударил, что я и забыл предупредить тебя о телефонах. — Вспомнил: сон камнем придавил его к земле. — Теперь, считай, мы не рота, — полк.

— Полк, полк, — подтвердил Писарев и улыбнулся. — Еще три станкача и расчеты — семь бойцов…

«Взвода, конечно, не будет», — пришли Андрею на память слова комбата. А все ж — пулеметы.

— Так. Ясно, — сказал Андрей. — Вано загнул свой правый? — Правый фланг роты беспокоил его теперь больше, чем мост. Укрепиться перед лощиной, делившей откос надвое — на северную сторону и южную, значит закрыть противнику выход к берегу. А выйдет к берегу, отрежет роту от воды, и она окружена.

— Копает еще. — Писарев стал протирать стекла пенсне.

— Затягивает Вано. Ему пересечь просеку, дотянуть до вырубки, как приказал комбат, и — круг.

Писарев хмыкнул:

— Ну пересечет, ну дотянет. И что? — Он помолчал, собирался с духом, чтоб сказать. Андрей ждал. — А и накопает, чучел, что ли, понапихает в траншею? Штыков у Вано, известно, раз-два — и обчелся.

— Ничего не поделать, с «раз-два — и обчелся» придется выполнять задачу.

И чтоб отойти от неприятного для обоих разговора, Андрей спросил:

— С плотами как?

— Валят сосны. Таскают к берегу и связывают.

И как бы в подтверждение слов Писарева Андрей услышал отдаленные удары падавших сосен, услышал глухой стук топоров.

Андрей заметил на лице Писарева стеснительную ухмылку.

Видно было, тому хотелось вызвать у ротного любопытство.

— Не мудри.

— А мудрить чего? — блеснули стекла пенсне. — У нас, кроме плотов, еще кой-чего завелось. Про запас, так сказать.

Андрей выжидательно смотрел на Писарева. Тот не отвел глаз.

— Ребята Вано выскочили на шоссе и растаскали брошенный, видать, сбитый, грузовик. Ну, не растерялись и приволокли скаты. Все пять, и — под откос. Так что, не успеет кто на плот, на персональном баллоне на тот берег переберется.

— Молодцы.

— Молодцы, — согласился Писарев. — Так что порядок. Плыть будет на чем…

— Так сказать, забота о кадрах?.. — улыбнулся Андрей.

— Точно. О кадрах.

До войны Писарев работал начальником отдела кадров в каком-то химическом научно-исследовательском институте. Андрей иногда прокатывался насчет анкет и прочего, что было связано, по его представлениям, с деятельностью отдела кадров. Сейчас Андрею хотелось ненадолго отвлечься от всего, что вот-вот обступит его во всей своей мрачной определенности. То, что сообщил старшина, стоило минутной радости.