Синие берега

— А кадры наши — дай бог! — пошутил Андрей. — Хотя анкеты, возможно, не у всех на «пятерку»…

Писарев уловил настроение командира роты.

— Анкета, товарищ лейтенант, должна быть непременно на «пятерку», анкета — развернутая исповедь. Бывает, субчик какой столько в ней разведет — ахнешь: вот работник! А подразберешься: сукин сын.

— А выяснить чтоб, сукин ли сын, товарищ бывший начальник отдела кадров, достаточно пары вопросов, а?

— На фронте их и всего два, больше не требуется: храбрый? трус? На второй вопрос, однако, никто не отвечает, все ставят прочерк…

— А ты бы как ответил на эти два вопроса?

Писарев рассмеялся:

— Для меня нужен третий вопрос, так, чтоб между первым и вторым… И смущенно покраснел.

Писарев всегда смущался и краснел. Робкий с виду, бледнолицый, близорукий, в пенсне, из-под которого смотрели глаза серьезные, вдумчивые, иногда улыбавшиеся, он мало походил на старшину, на помкомроты. Он сам понимал это. И голос не командный, и весь какой-то не боевой, — трезво оценивал он себя. — И это пенсне, делающее похожим на интеллигентного хлюпика… Правда, он прошел курс военной подготовки, имел звание старшины.

До него вот, до Писарева, был помкомроты, тоже старшина, уральский сталевар. Тот был что надо… — восхищенно качнул головой Андрей, вспоминая. — Твердый, смелый, никому спуску не давал. «Воюй, раз винтовку в руки дали», — требовал от каждого. Во всяком случае, трусы в роте вывелись. И в этом здорово помог помкомроты, — признавал Андрей. — Жаль, убили парня на Ирпене. А этот, — подумал Андрей о Писареве, — этот… бог его знает!.. В бою еще не был. Наверное, точно о себе сказал, для него нужен третий вопрос — между первым и вторым… Да и с виду ясен — ни то ни се… Анкетка у него, верно, на «пятерку» — правильная, не споткнешься…

— Ладно, старшина. К вопросу об анкетах вернемся после войны. Ладно. Лодки, когда прибудут, вместе с гребцами направь к Володе. Не забудь в суматохе.

— Ну, такое забыть! — обидчиво пробормотал Писарев.

— Надо все проверить, пока противник молчит. Посмотрим, что разведка принесет…

— Разведка — дело не скорое, — вздохнул Писарев.

— Ладно. Поторопи ребят, побыстрее пусть плоты связывают. А стемнеет, начнем переправлять раненых.

— Есть.

Писарев поправил спавшую набок пилотку, застегнул пуговицы на мятой гимнастерке, снял с колышка винтовку. Вышел из блиндажа.

2

— Володя, глянь… Видишь, нет? — Семен козырьком приставил ко лбу ладонь и всматривался туда, куда показывал.

Между соснами двигались по левому берегу неясные фигуры. Скрылись, опять показались, снова скрылись и показались.

— Вроде вижу. Вроде и не вижу, — неопределенно откликнулся Володя Яковлев. — Да, вижу, пожалуй.

— Подозрительно. Пошли-ка кого-нибудь проверить.

— Никита!

— Я! — Перед Семеном и Володей Яковлевым с винтовкой на ремне стоял, готовый к исполнению приказания, круглолицый, широкий в плечах, грудастый красноармеец, такой грудастый, такой плечистый, что гимнастерка на нем трещала и в локтях расходились швы. Сапоги с желтыми голенищами, напоминавшими краги, которые снял Никита с немецкого офицера на Ирпене, держали на себе опадавший солнечный свет. — Я, — повторил большой улыбавшийся рот.

— И ты, Тиша, сюда, — позвал Володя Яковлев.

— Есть.

Маленький, с рыхлым безбровым лицом, с узкими крохотными глазами красноармеец остановился рядом с Никитой:

— Есть. Есть.

Земляк Никиты — оба из Луги, что под Ленинградом, — незлобивый, трусоватый, он не разлучался с ним, держался около, будто опасался остаться один, без него. Куда Никита, туда норовил и он. Перед тем как приступать к какому-нибудь делу, вскидывал на Никиту спрашивающие глаза. Здоровенный Никита относился к нему насмешливо, но в обиду не давал. Втихомолку чистил его оружие. Чистка винтовки была для Тиши мукой, долгое время путал части и не мог их собрать, и лишь недавно это стало у него получаться. И надо ж было этому случиться: в первом своем бою, за Ирпенем, Тиша так оробел, что намочил в штаны. Он услышал вдалеке рокот двигавшегося танка противника и орудийный выстрел. Тиша опрометью кинулся в укрытие. Раздался и второй выстрел и, кажется, третий. Никита, залегший неподалеку, когда все смолкло, поднялся, отряхнулся: «Э, Тишка, да у тебя никак мокрые штаны?..» — «Да ну? — с безразличным удивлением осматривал Тиша темное пятно у себя между ногами. — Так десять же танков били в меня, не видел разве?.. И не такое может получиться…» — «Ну, землячок, считай обмыл свое первое сражение с Гитлером…» — «Ага, Никитка… Штаны обсохнут. Было б на чем им сохнуть…» А тут, как назло, прнтопали бойцы из отделения. Ну, шутки, смех. Так и пристало к нему прозвище: Тишка-мокрые-штаны. Не обижался он на добродушное посмеивание товарищей, сам потешался над своим «грехом», к прозвищу привык. Говаривал даже: «Дешево отделался…»

Вот и сейчас, взводный прикажет чего-нибудь, ему и Никите.

— Есть, — потоптался на месте Тишка-мокрые-штаны.

— Вон, видишь? — показывал Володя Яковлев Никите на двигавшиеся фигурки.

— Точно.

— Мотнись. Выследи. Не стрелять без крайней необходимости, предупредил Володя Яковлев. — Приведи.