Синие берега

«Куда перенесет огонь? — томила Андрея неизвестность. — На Рябова? На Вано? Или на Володю Яковлева? Куда? Перенесет на них огонь или нет? Перенесет или нет?.. — лезло в голову. — Черта с два разберешься в действиях противника, демонстрирует одно, делает другое. Нормально, конечно. Но все-таки, куда?..»

По доносящемуся грохоту разрывов Андрей догадался, что снаряды ложились далековато.

— Начал молотить по рубежу третьей роты, севернее даже. Ей, третьей, икается где-то… — На мгновенье Андрей представил себе третью роту на дороге к высоте сто восемьдесят три.

Немцы стреляли в омертвевшее пространство — в покинутые блиндажи, траншеи, ходы сообщения, которые уже никого ни с кем не соединяли.

«Противник, оказывается, в полном неведении, — недоумевал Андрей. — А и без разведки очевидно: мы отходим. Непрерывное движение машин на переправу и без разведки установить несложно. Разве немцам не ясна обстановка?..»

Гул разрывов, услышал Андрей, грозно приближался и накатывался уже на оборону его роты. Снаряды грохали в расположении второго взвода, потом первого взвода.

— Ну, наша очередь подошла, — осевшим голосом произнес Андрей: близко разорвался снаряд. Так близко, что ударило в сердце, словно снаряд в него вошел, весь.

Андрей полуобернулся к Писареву: плохо дело!

Опасаясь быть сваленным взрывной волной, Писарев стоял, расставив ноги, руки держал на винтовке, переброшенной через грудь. Он тоже тревожно вслушивался в канонаду.

— Точно. Наша очередь подошла, — выдавил Писарев из себя.

Видно, противник бил не по целям, бил по площади, наугад. Все равно, страшно — снаряды, пущенные наугад, убивают с той же силой.

Угрожающе нарастал свирепый свист, и Андрей напряженными пальцами сжал плечо Писарева — потянул на дно траншеи: ниже, ниже давай, голову снесет… Грохот! Плотный вал жаркого воздуха накатился на траншею.

Грохот. На этот раз позади траншеи.

Грохот. Снова позади, совсем недалеко. Андрей втянул голову в плечи, словно над ней нависло что-то. Быстрые комья тупо стукнулись о каску, в ушах гуд, тоже тупой, но долгий.

Вокруг клокотало, все спуталось, казалось, выстрелы и взрывы следовали одновременно, в одно и то же мгновенье, и вверх вскидывались бешеные струи песка, горячие брызги ударяли в лицо, засыпали глаза.

«Ад…» — негнущимися пальцами протирал Андрей глаза. Еще удар! Перед самым бруствером. На Андрея навалились тяжелые груды земли. Он сделал усилие, чтоб приподнять спину, выгнуть шею, — не смог.

— Писарев…

Писарев догадался: произошло что-то.

Торопливыми движениями освободил засыпанного Андрея.

Андрей подвернул рукав гимнастерки, чтоб все время видеть светящиеся стрелки часов. Тридцать бы шесть минут продержаться… Тридцать шесть минут… Теперь уже на две минуты меньше… И все равно, долго, бесконечно долго — тридцать четыре минуты.

«Ты должен выстоять, старик…» С глаз не уходил комбат. Там, возле землянки командного пункта батальона, в полуденной, почти сонной тишине второго эшелона, когда комбат произносил эти слова и сердце Андрея полнилось чувством готовности сделать все, что потребует этот вконец утомленный человек с сухими и красными от недосыпания глазами, смерть не стояла рядом. Не одно и то же — быть готовым к смерти в минуту, когда ничто не угрожает, или видеть смерть перед собой, огненным железом разрывающую землю, неистовыми осколками целящуюся в грудь.

Его охватил трепет.

Он взял себя в руки. «Выстою!» Сейчас Андрей был уверен в этом еще больше, чем несколько часов назад, когда комбат ставил ему задачу. «Как сказал он, комбат? — припоминал. — А, он сказал: считай до сорока. Андрей с усмешкой покачал головой: — Много времени — до сорока…» И вздохнул.

Кажется, Кирюшкин окликнул его. Да, он, Кирюшкин, передал ему телефонную трубку.

— Ты? — услышал Андрей свой перехваченный голос. — Что у тебя, Рябов? Ничего не слышу, черт возьми. — Он силился перекричать грохот разрывов. Гулко вздрагивали накаты на блиндаже. Ну, наконец, снова Рябов. — Что, спрашиваю, у тебя? Слышу, что долбает. И соседа твоего долбает. И меня. Тоже слышать должен, а? А? Опять саданул? Не слышу. Не слышу тебя! Сам себя не слышу. — Он прижал к другому уху ладонь. Близко так ухнуло, с такой силой и с таким громом, что отдалось это, наверное, глубоко, в каменных недрах земли. — Погоди, стихнет. Ну, давай. «Фонари» вешает? Вижу. Не демаскировал бы огневые точки. Что? Минометами накрывает? Подожди, опять снаряды рвутся рядом. Что? Половина бойцов вышла из строя? Успел подсчитать — половина? Не паникуй. Еще не знаем, чего противник хочет, вот и страшно. А разберемся, куда клонит, сообразим, что делать. И страшиться некогда будет, понял? Следи за ходом. Ну, правильно, другой разговор.

Андрей быстро вышел из блиндажа. Пальцы дрожали. Крепко сжимал клапан трубки, оттого, наверное. Когда слышимость такая, черт бы ее побрал! Он почувствовал тяжесть каски, обеими руками приподнял ее, освободив немного лоб.