Синие дали

Мы молча переминались с ноги на ногу, стоя на почтительном расстоянии от незнакомого охотника, пока самый молодой из нас, Андрей Зубцов, не взмолился перед ним:

— Слушай! Убери ты это страшилище. Давай поговорим.

Бородатый не торопясь вывалил на траву кабаньи потроха и очень спокойно спросил:

— А кому она мешает? С охотниками она в дружбе.

— Ну знаешь, — не принял шутки Зубцов, — это ты брось. Мы тоже в охоте кое-что понимаем, — проговорил он, хвастливо выставив напоказ свое новенькое, купленное специально к открытию сезона ружье.

— Я вижу, — добродушно усмехнулся бородатый, поглядывая то на блестящие вороненые стволы зубцовского ружья, то на его щегольскую, сшитую тоже специально к сезону куртку, и шагнул нам навстречу.

— Гази, местный житель, — представился он, за руку здороваясь с каждым. Он говорил быстро, с небольшим акцентом, отчего слова, произносимые им, звучали с какой-то особенной убедительностью. Гази здоровался, а его собака обнюхивала всех по очереди и виляла хвостом.

— Теперь в огонь и воду за вами пойдет, — улыбнулся Гази.

Зубцов, не скрывая восхищения, спросил:

— Ты где же взял такую?

— Всегда была.

— А как зовешь?

— Разбой.

Мы заулыбались:

— Подходящее имя.

Потом кто-то спросил Гази, почему он так поздно вышел на охоту.

Гази, прежде чем ответить, посмотрел на горы и махнул рукой в сторону перевала.

— Уже домой иду. За козлами я ходил. Вылез на откос, слышу шум в камышах. Думаю, что там происходит? Вижу, люди в одном краю толпятся, кабаны в другом бегают. Люди туда идут — кабаны сюда возвращаются. Карусель вижу.

— Что-то похоже на это, — согласились мы, — жарища, однако. Собаки устали…

Гази щелкнул языком.

— Сейчас из камыша кабана выгнать нельзя. Что он, с ума спятил, в горы бежать? Неправильно вы охотитесь.

— А как надо?

Он прищурил свои большие миндалевидные глаза, пожевал ус и окинул нас пытливым взглядом.

— Сильно устали?

— Перекусим — подтянемся.

— Перекусить некогда. Пошли камыш топтать.

Он сгруппировал нас в четверки и повел на штурм камышовой чащи. По его замыслу нам предстояло пробить в зарослях несколько сквозных коридоров с таким расчетом, чтобы можно было свободно простреливать все болото из конца в конец.

Эта идея нам сразу понравилась. Забыв об усталости, мы бросились в чащу, неистово давя сапогами пересохшие от жары ломкие стебли, будто они, и только они, были прямыми виновниками всех наших утренних неудач.

Болото дохнуло на нас гнилью. Мы проваливались в трясину, спотыкались о кочки, солнце слепило нам глаза, камыш щетинился и кололся; острая, точно ножи, трава царапала руки, в рот лезла паутина, пыль, осыпаясь с мягких метелок, забивалась в глаза. Мы натыкались друг на друга, как пьяные, мешали один другому, но упорно лезли вперед, вытаптывая на своем пути все, что разрослось на месте противопожарных коридоров и могло мешать верному выстрелу.

Гази шагал впереди нас и рубил камыш длинным кривым ножом. Он поминутно оглядывался назад, проверяя правильность взятого направления, и командовал:

— Правее, левее! Куда загнули?

Противоположный берег показался нам чем-то вроде обетованной земли. Даже не верилось, что есть на свете такие места, где не растут бурые жесткие, пахнущие удушливой пылью трехметровые метелки.

Через полчаса в тридцати метрах от первого коридора был пробит второй, а за ним третий, четвертый, пятый, но, приступив к шестому, мы взмолились.

— Может, хватит?

Гази вытаращил глаза и покачал головой:

— Эх вы, куропатки!

Мы не возражали. Гази дал передохнуть нам две минуты и спросил:

— Кто хорошо стреляет?

Мы переглянулись. Среди нас было немало хороших стрелков. Но осрамиться перед Гази не хотелось никому. На охоте всякое бывает. И мы продолжали молча стоять, разглядывая франтоватый костюм Андрея.

— Я, — ответил Зубцов.

— Тогда будешь стоять последним, — скомандовал Гази. — Все кабаны твои.

Зубцов самодовольно откашлялся в кулак:

— Давай, давай. Не пропущу.

Гази поставил его на самый дальний коридор от загона. Потом отобрал по два стрелка на остальные коридоры, а меня оставил в резерве. Я не возражал. Он был мне очень симпатичен, этот бородатый горец, и я ничего не имел против побыть с ним вместе час-полтора.

Когда, зарядив ружья, вся компания заняла места в цепи стрелков, мы с Гази отправились в самый дальний конец болота, чтобы оттуда начать гон. Гази послал меня гнать кабанов по сухому высокому берегу. Он почему-то решил, что кабаны могут вырваться из болота, и приказал мне шуметь так громко, как только я мог. Для себя и Разбоя он выбрал путь по трясине.

Дождавшись условного сигнала, я начал гон. На моем пути то и дело попадались большие камни. Я обходил их стороной, поднимаясь порой высоко над болотом. В такие минуты мне как на ладони были видны все стрелки. Не жалея горла, я добросовестно орал, свистел, визжал, улюлюкал, развлекаясь собственным дурачеством больше, чем охотой.