Синие горы

«Урр…» — ворчит вода в широкой воронке. Дна не видно. У поверхности воронки лед голубой, дальше — ярко-синий, а там, в глубине, — страшная чернота. Поток промчится подо льдом и вырвется на свет уже рекой.

К скалам подошли под вечер. Только успели поставить палатки, — спустилась ночь. Игорь за один день осунулся и жаловался на головную боль.

— Ничего, пройдет, — сказал Прохоров, но освободил его от работ по устройству лагеря.

Коля Петров внешне был слабее всех. Тонкий, худой, порывистый, он тратил энергии всегда больше, чем следовало. Когда Коля первый раз попал в лагерь, ему трудно было приноровиться к сложившейся альпинистской манере двигаться неторопливо, мягко, размеренно. Его все любили за честность, прямоту, ясный, всегда немного удивленный взгляд, ничем не истребимую жизнерадостность и оптимизм.

В таком переплете, как сегодня, он так же, как Игорь и Кабанец, был впервые и устал, но ощущение победы окрыляло его.

— Завтра пораньше на вершину — и в лагерь, — весело говорил он, склонившись над примусом. — Игорь, протяни соль.

— Не кажи гоп… — спокойно заметил Кабанец.

— Посмотрим… — улыбаясь, сказал Прохоров. — Как пойдем…

— Да, — покачал головой Коля, — тут, конечно, не побежишь. — Он посмотрел вниз, туда, где в сумерках еще виднелся ледопад.

Ел Игорь с аппетитом, и Прохоров, который уже думал: «А не оставить ли его с Колей Петровым здесь?» — успокоился.

— Прошла голова? — спросил он Турчина.

— Да, как будто, — ответил Игорь, запуская ложку в котелок.

Саша Веселов подложил на его место в палатке кое-что из своих теплых вещей, чтобы Игорю было помягче.

Все забрались в палатки. Некоторое время еще было слышно, как Николай Григорьевич что-то говорил Кабанцу, потом они затихли. Приплыло вечернее облако и укрыло туманом скалы, ледник и две маленькие, какие-то очень одинокие палатки.

Усталым спится хорошо, но Игорь заснул не сразу. Он вспомнил Нину в тот вечер на веранде, Зою, потом своего дядьку, который баловал его в детстве, да и теперь. С закрытыми глазами он видел лед, лед, черные трещины; вода пропадала в синей воронке… «Завтра будет еще труднее, — неспокойно подумал он, засыпая. — Я-то мог бы и не ходить. Сам напросился».

* * *

По давно сложившейся привычке Прохоров просыпался в горах еще до восхода солнца. Он откинул полу палатки и выглянул. Облака опустились, и палатки теперь были над ними. Сквозь разрывы внизу чернела долина. Там была еще ночь. А над горами и над облаками занималась ярко-алая холодная заря.

«Будет ветер», — тревожно подумал Прохоров.

Из второй палатки показалась голова Саши Веселова. Он тоже смотрел на небо.

— К ветру, Николай Григорьевич.

Оба знали, что такое ветер, когда придется идти по такому опасному гребню, какой ведет к Аман-Кае. Прохоров молчал.

— Но цирусов еще нет, — не то спрашивая, не то успокаивая, сказал Саша.

— Нет, — после паузы отозвался Николай Григорьевич. Он рассчитывал. Цирусов — легких перистых облачков — еще нет. Значит, погода изменится не скоро: может быть, к середине дня. До вершины можно дойти в четыре, ну в пять часов. Обратно три. Всего восемь. Сейчас четыре утра.

«В крайнем случае, — думал Прохоров, — возьмем вершину и переждем на желтых скалах на спуске. Там две палатки встанут». Сидеть же здесь и ждать — значит потерять время и отказаться от попытки взять Аман-Каю. «Благоприятную погоду предсказывали на два дня», — вспомнил Прохоров.

— Ты как думаешь? — спросил он Веселова.

Саша, видимо, рассчитал так же.

— Надо идти; по-моему, успеем. В крайнем случае, — как будто угадывая мысли Прохорова, сказал Саша, — возьмем вершину и отсидимся. Контрольный срок у нас — завтра в восемь вечера.

— Тогда подъем… — сказал Прохоров, вылезая из палатки. — И быстро.

* * *

Зуб на зуб не попадает, когда вылезешь из теплого спального мешка перед восходом солнца и примешься за свертывание лагеря. Но зато идти, пока солнце не растопило фирн[4] и он еще скован ночным морозом, гораздо легче.

— Рюкзаки оставим? — спросил Игорь, торопливо дожевывая бутерброд с икрой.

— Нет, — коротко ответил Веселов.

— Почему?

— Посмотри, — Саша головой показал на восток.

— А-а… — понял Игорь, и опять ему стало тревожно, как и вчера вечером.

Шли быстро и разогрелись. Светлело, и Аман-Кая отчетливо вырисовывалась на фоне розового неба. На восток и юг падает отвесная пятисотметровая стена, а с севера к вершине подходит гребень — путь подъема.

Снежник становился все круче и круче. Снег рыхлее и глубже. Видимо, опасаясь вызвать лавину, Прохоров вел прямо в лоб. Ледоруб втыкается перед собой — раз, правая нога вколачивается в склон — два, левая — три… Снова ледоруб, снова правая нога… Левая… Раз-два-три… Раз-два-три…