Синие горы

— Пошел к черту! — вскипает Саша и радуется, что Игорь его не слышит. Турчин с трудом вытаскивает свои большие ноги из снега.

Желтые скалы — это дом!.. Ветер свистит между камнями, завивает снег, с размаху бросая его в лицо. Но здесь сравнительно безопасно. В скалы можно забить крючья, установить палатки. Коля Петров, повернувшись лицом к ветру и захлебываясь им, торжествующе кричит:

— Что?.. На-ка! — И показывает буре кукиш. Но рука в перчатке, и кажется, что он грозит кулаком.

— Милый ты мой хлопец!.. — целует его Кабанец в залепленное снегом лицо.

* * *

Лежать и ждать — больше ничего не придумаешь. Одежда, носки, штормовые костюмы, ботинки — все мокрое. В палатке сыро. Ветер трясет ее, стараясь сорвать с крючьев, засыпает мокрым снегом. Постучишь по потолку, он нехотя сползает. Очень хочется горячего. Но примус не разожжешь: он гаснет и чадит. Все лежат в спальных мешках и сушат на голом животе мокрые холодные носки. Поели, но очень хочется пить. За кружку горячего чаю или кофе отдал бы многое. Ничего не поделаешь. Зачерпнешь снегу, не вылезая из палатки, и спрячешь туда же, на живот. Снег тает от тепла тела. Полная кружка снега — на донышке воды. Разболтаешь сгущенного кофе (много кофе — мало воды) — прекрасный напиток. Очень жаль, что холодный. Из сгущенного молока со снегом получается мороженое. Но его не хочется. И так холодно.

Под вечер приполз с пустым рюкзаком Прохоров, протиснул засыпанную снегом голову в палатку и сказал:

— Давайте продукты. Неизвестно, сколько просидим. Все метет…

Игорь отдал продукты, которые он нес, и вывернул рюкзак, показывая, что он пуст.

— Это ты к чему?.. — удивился Николай Григорьевич.

* * *

За ночь несколько раз приходилось подтягивать ослабевающие оттяжки. К утру ничего не изменилось. Ветер не ослаб, и в белесых сумерках рассвета по-прежнему неслись хлопья снега. Николай Григорьевич выдал по большому ломтю хлеба с колбасой, мясные консервы, несколько кусочков сахару, банку сгущенки на двоих.

— На сутки, — сказал он.

Хлеб, колбасу и консервы Игорь и Веселов съели сразу. Сгущенку разлили по кружкам и, замесив снегом, спрятали в мешки таять.

Конечно, после такой работы, как вчера, этого было мало. «Ничего, — думал Саша, — жить можно. В лагере наверстаем». И сразу ему представился лагерь, столовая, знакомые лица, потом мысли перенеслись домой, в институт… Саша заснул. Он проснулся уже в сумерках и лежал не двигаясь. Пахло колбасой. «Что за чепуха! — подумал он. — Откуда колбаса? С голоду, что ли, мерещится?»

Игорь почему-то перевернулся ногами к выходу и что-то делал в глубине палатки. Саша пошевелился в мешке. Игорь замер. Смутно о чем-то догадываясь, Саша нашарил в мешке фонарик:

— Что ты делаешь?!

Игорь молчал. Луч света осветил его жалкое лицо. Рот был набит непрожеванной колбасой, щеки оттопыривались, жирно блестели губы. Это не могла быть та колбаса, которую выдал Прохоров. Саша видел, как Турчин всю ее съел. «Значит, утаил?.. Спрятал?..» — На мгновение Саша испугался своей догадки.

— Ах ты… — прохрипел он и швырнул кружку. Коричневые капли кофе, перемешанного с нерастаявшим снегом, медленно сползали с неподвижного лица Игоря.

— Не говори… Не говори… Прошу, — зашептал Турчин.

— Зам-молчи! Замолчи сейчас же!..

Тяжелая тишина наступила в палатке. Долго не могло успокоиться сердце у Саши. «Уууу… ууу…» — завывал ветер.

* * *

В начале восьмого, за час до наступления контрольного срока, начальник спасательной службы пришел к начальнику лагеря:

— Выхожу.

— Выходи.

— Прохоров — альпинист опытный. Должно быть, отсиживаются…

— Все равно. Надо идти.

— Конечно…

Набросив штормовки на голову, шлепали по лужам из палатки в палатку новички. Павлуша Сомов, Мухин и другие уже ходили и просились в спасательный отряд. Не взяли.

Нина Ткаченко сказала начспасу:

— Я очень прошу… — Глаза ее были такими тревожными, что он отвернулся.

— Хорошо. Собирайтесь.

По тропе, с факелами, шли быстро и молча. Слышно было только, как трикони звенели по камням. В красноватом свете факелов блестела мокрая листва деревьев, тревожными казались сосредоточенные лица. «Не пришли к контрольному сроку. Авария… Авария в горах».

Там, где тропа кончилась, на мокрых холодных камнях остановились. Идти дальше, даже с факелами, нельзя. Надо ждать рассвета. Факелы потушили, и в чернильно-мрачной темноте слышно было, как начспас односложно отвечал кому-то на вопросы. Нина сидела молча. Мелкий дождь скатывался по волосам, выбившимся из-под капюшона штормовки. Капли падали на колени. «Почему же он?.. Может быть, кто-нибудь другой? — думала она. Потом ей становилось стыдно: — Не все ли равно кто?.. Нет, не все равно… Скорей бы рассвело!..»

* * *

Ветер немного стих, дул порывами. Снег иногда падал, как полагается, вниз, а не летел куда-то горизонтально. К утру он перестал совсем. Пора…

— Пойдем вниз, — сказал Прохоров. — Нас уже вышли искать.

Никто с ним не спорил. Вершина была близка, но товарищи, которые сейчас идут к ним, торопятся, не думают об опасности. Надо скорее спускаться.

— Я с этим… — сказал Саша, — не пойду.