Синий город на Садовой

Борис шагнул ближе, на ходу обнял Нилку за плечи.

– Ну, что ты, Нилище… Ну и рассказал. Такой момент был, до секретов ли? Да и зачем скрывать? Мы же… ножки одного табурета.

Нилка помолчал, шагая с опущенной головой. Потом шмыгнул носом и проговорил с виноватой ноткой:

– Я бы и сам потом, наверно, рассказал… Потому что оно ведь все-таки исполнилось. То, о чем я прос'сил… там…

Федя даже вздрогнул:

– Что исполнилось?

– Ну, чтобы они помирились. Чтобы мама раздумала…

Все помолчали, грустно жалея Нилку за его наивность. И Оля все-таки не выдержала:

– Нилушка… Да теперь-то тебя уж точно увезут! Подальше от таких несчастий…

Он поднял голову. Посмотрел на каждого по очереди. Синими своими, чисто Нилкиными глазами.

– Вот теперь-то с'совершенно точно, что не увезут.

– Почему?! – Это они хором.

– Мама дала с'страшную клятву: если я найдусь, никуда меня не тащить нас'сильно.

Все помолчали опять, переваривая такое неправдоподобие. Федя сказал недоверчиво:

– Ox уж эти женские клятвы… Не обижайся, Нил…

– Я не обижаюсь! Но вы же с'совсем не знаете мою маму!

"А ведь правда…" – подумал Федя. Нилка объяснил с режущей откровенностью:

– У вас же только внешнее впечатление. А оно какое? Громкий голос да кос'сметика…

– Ну, что ты, Нилка… – бормотнул Оля.

– Это же только с'снаружи. А в характере у нее главное свойство: заряжаться идеей.

– Как это? – сказал себе под нос Федя.

Всем было неловко. За себя.

– Ну, так… C'спервa была идея перебраться в Ленинград. Давно еще. Потом – уехать c'совсем… из страны. Чтобы всех нас сделать с'счастливыми… А теперь мама говорит: "От с'судьбы не сбежишь". И еще: "Всех с собой не заберешь".

– Кого всех-то? – настороженно спросил Борис. Видно, он все еще не верил.

– Ну… – вдруг смутился Нилка. Зеленым своим полусапожком начал загребать листья. – Например… того с'самого Павлика. Южакова… Что же теперь, в интернат его обратно, да?

Тут опять все глянули на Нилку с удивлением и недоверием. А тот сказал, пиная разлапистый кленовый лист:

– Он ведь меня c'спас… Ну, то есть вы все меня спасали, но он… первый…

Никто не думал отрицать главную роль Павлика Южакова в Нилкином спасении. Молчали по другой причине: как-то все это очень уж невероятно. Только в старых сказках бывают такие концы.

– Усыновить хотите, что ли? – решился на вопрос Федя.

– Ус'сыновить сразу – это, наверно, трудно… Он ведь не полный сирота, где-то мать есть. Только он ее не помнит… Но бывают ведь разные формы, мама говорила. Опекунство, например… Главное, чтобы жил с'с нами… Мама говорит: не возвращаться же ему в этот кошмар… Всех оттуда, конечно, не с'спасешь, но одного-то можно…

– А папа? – осторожно опросила Оля. – Он что говорит?

– Папа… он, по-моему, с'счастлив. Ведь на Павлика-то нет документов в ОВИРе, значит, отъезд тем более отпадает…

Федя и Борис переглянулись. По-прежнему не верилось в такой фантастический вариант. Оля вздохнула.

– Я знаю, о чем вы думаете, – серьезно сказал Нилка. – Что это с'скоропалительное решение. – Что нельзя так сразу брать чужого мальчика в с'семью, почти незнакомого. Да еще интернатского. Они там такие-с'сякие…

– Ничего мы такого не думаем, – поспешно отозвалась Оля, у которой, видимо, как раз такие мысли и появились.

– Мамины знакомые ей так же с'советовали: не делай глупостей…

– Мы ведь не мамины знакомые, – сказал Борис. – А твои друзья.

– Ну, все равно… Для вас это, конечно, как снег на голову. А для нас эти четыре дня… Мы же с Павликом там в больнице все время вместе… И мама с нами… А знакомым она сказала: "Я знаю, что детдомовские дети не c'caxap, но мне не привыкать…" – Он опять быстро глянул на друзей. – Вы ведь маму не знаете. Она с'сама в детдоме росла…

– Нилка, – виновато сказал Федя, – ты будто уговариваешь нас… А чего нас уговаривать?

– Ну, вы какие-то… понурые бредете.

– Не понурые, а просто… ошарашенные. Оттого, что все так вышло.

– Боимся поверить, что тебя не увезут! – сказала Оля.

– Фиг меня увезут! – сказал Нилка весело, но тут же вернулся к своей главной заботе, к Павлику Южакову: – Мы там на соседних кроватях были, рядом… Он такой терпеливый, ни разу не пикнул во время всяких процедур… Только когда мама пришла забирать меня, заплакал. А мама говорит: "Не плачь, я Нилку домой отведу и приду опять, к тебе…" Он еще, наверно, целую неделю будет там лежать. Ему же знаете как досталось… по с'сравнению со мной…

– А тебя?.. – не выдержал Федя. – Сильно били?

– С'средне… Я не хочу сейчас про это вспоминать… Противно. Они… будто не люди.

Феде казалось, что все, кто издевались над Нилкой, были похожи на Фому. Но Нилка сказал:

– Вот что… с'страшно даже. С виду они как нормальные люди, а на самом деле… будто автоматы для битья. Придут, попинают нас, уйдут гулять… потом отопрут дверь – и с'снова. А вечером Павлика забрали в спальню… раздели и по-всякому издевались. "Ты, – говорят, – предатель…" К двери кровать придвинули, чтобы он не убежал… А он рано утром оделся потихоньку и в форточку, со второго этажа…

– Нилка, неужели нельзя было докричаться? – со стоном спросила Оля. – До кого-нибудь из взрослых?