Завершив столь длительный экскурс, Ибаньес поднялся и позвал ожидавших его людей. Как кстати пришлась ему эта остановка, этот отдых, во время которого он смог предаться воспоминаниям, охраняемый щитом памяти; как полезно было раздумье перед последним подъемом на его пути, который вернет его в Саргаделос впервые после мятежа тридцатого апреля. Если хорошенько поразмыслить, то все последние годы он только этим и занимался: извлекал прибыль из железа, обрабатывал лен, добывал руду, снаряжал корабли и заполнял их трюмы товарами; ему оставалось лишь воспользоваться землей, которая, если увлажнить ее своим дыханием, источает запах белой глины. Быть может, грех его состоял в том, что он пытался делать в этом религиозном, отсталом краю то же, что в других, таких как страна Адамса, далекая и вместе с тем такая передовая, отдаленная и отрезанная от вековых обычаев и пороков, полная порыва и силы, достаточных для того, чтобы мир в ней словно бы рождался заново, вновь и вновь, как это происходит повсюду, за исключением краев, вечно погруженных в сумерки.
Стояла поздняя весна. Там, в Рибадео, в конце нового подземного хода Лусинда, должно быть, ждет его. А в Саргаделосе его ждет действительность и длинная тень Шосефы, переехавшей в Карриль, дабы укрыться под защитой Шосе Андреса Гарсии. Вновь пошел мелкий дождь.
И вот он снова в Саргаделосе. Десятого февраля исполнилось десять лет, как он получил разрешение жителей Руи на строительство литейного производства после хлопот, достаточно непростых и тягостных, но счастливо завершившихся благодаря его собственной напористости и помощи двух верных друзей: брата Венансио и Бернардо Фелипе.
Брат Венансио, помимо того что составил соответствующее
Бернардо Фелипе тоже помог ему, воспользовавшись своими связями, скорее дворцовыми, нежели мадридскими, более светскими, чем предпринимательскими или даже политическими, сплетая сеть интересов и симпатий, которые всегда необходимо возбуждать, если хочешь, чтобы твой проект был претворен в жизнь. Итак, заручась помощью и поддержкой своих двух друзей, Антонио начал вести переговоры с жителями Руи, теми, что были ближе всего к горам, откуда он собирался добывать топливо для доменных печей, а также с теми, кто хоть и не проживал в непосредственной близости от них, но все же неподалеку и имел там свои интересы; столичные же дела он полностью передал в руки господина Гимарана. Он не вел переговоров ни с кем из столицы, но зато убедил жителей Трасбара, владельцев часовни Святой Эуфемии, расположенной поблизости от источника, куда немощные приходят омывать свои больные места, развешивая затем на ветвях ивы тряпки, которыми они их обтирают. Еще он поговорил с епископом Мондоньедо, который был ее юридическим владельцем. Действуя таким образом, он добился, что надлежащее ходатайство было сопровождено двумя разрешениями. Венансио составил прошения, а Бернардо позаботился о том, чтобы поток был направлен в соответствующее русло, орошая то поле, которое нужно было оросить, и никакое другое.