В последующие дни то светило солнце, то лил дождь, и смену погоды не могли предсказать даже древние старики, привыкшие строить такого рода предположения, самым тесным образом связанные с их костями и болезнями, со светом и тенью, ложившимися на землю в эту пору поздней весны, когда покой и неуверенность, подобно изменениям погоды, чередовались в душе нападавших и подвергшихся нападению. И время, и погода были в полном соответствии с известным убеждением, что если март ведет себя подобно маю, то май в конце концов превращается в ветреный дождливый март, когда даже трава растет больше, чем хотелось бы. А что уж тогда говорить об июне? Травяной год — дрянной год, утверждали старики, а угольщики, приехавшие из Кантабрии, кузнецы из Страны Басков, надзиратели, следившие за работами на рудниках, смотрели на них, удивляясь столь категоричному высказыванию.
К вечеру обычно гремел гром, после того как в полдень солнце согревало души, которые спустя несколько часов умиротворял дождь. А с приходом дождя в воздухе повисал запах влажной земли, напоминавший Ибаньесу завод в Талавере и то, чему научил его Сестер; это источала аромат белая глина, заставляя его мечтать о рискованных делах, которые — теперь он в этом ничуть не сомневался — он предпримет в самом ближайшем будущем.
После того как была улажена ссора с Франсиско Руисом Кортасаром и в основном завершена инспекция нанесенного ущерба, Ибаньес приступил к восстановлению разрушенного. Он пообещал себе ввести завод в действие за несколько месяцев, и множество народу без устали трудилось на восстановлении цехов, в том числе и военные. Среди этого множества было немало и тех, кто участвовал в мятеже, но не был задержан или не сбежал в другие места страны, как в самые отдаленные, так и в близлежащие горы, в ожидании, пока все забудется, что вряд ли могло произойти. С самого дня второго мая стали поступать вести о том, что подстрекатели продолжают свою работу и что многие из мятежников теперь уже по собственной воле, не испытывая никакой необходимости в подстрекательстве со стороны клерикалов или идальго, замышляют враждебные действия. Став жертвами неумолимого хода истории, теперь они начали голодать, ибо у них уже не было заработков, а урожай выдался чрезвычайно скудным, вот они и кружили, подобно ястребам, над продовольственными складами, возведенными заводом в порту Сан-Сибрао.
Началась молчаливая война с листовками и различного рода угрозами, и Ибаньес следил за ней со своего наблюдательного пункта. Первая листовка появилась в церкви Феррейры, жителей Валадоуро уведомляли о том, что им следует явиться шестнадцатого числа для повторения мятежа, который на этот раз покончит с властью господина Саргаделоса. За ней последовала еще одна, появившаяся в следующее воскресенье на дверях церкви Руи, и в ней вопрошалось, как это жители не приходят в ужас оттого, что среди них живет человек, который из пастуха превратился в волка и привел к гибели свое стадо. Когда Антонио прочел эту листовку, он признал в ней руку брата Венансио, который таким образом отвечал на полученные им сообщения о деятельности священника этого прихода, пастыря, ставшего волком. Ибаньес улыбнулся, ничего не говоря. Немало порадовала его и третья листовка, приколотая на двери дома священника: его уведомляли о совершенном им грехе на тот случай, если сам он этого не заметил.
На дверях церкви в Буреле тоже появилась листовка, бывшая ответом на две предыдущие. Ее цель состояла в том, чтобы поддерживать жителей в состоянии войны с заводом, при этом предлагалось двести песо тому, кто покончит с Ибаньесом. Война не на жизнь, а на смерть, которую объявил Антонио, началась. Семнадцатого июня, когда уже наступило лето, сам Антонио Кора вышел навстречу перевозчикам Шоану Басанте и Антонио Фернандесу, доставлявшим королевские снаряды в порт Сан-Сибрао, и начал их всячески бранить, поносить и оскорблять, потом побил их палками и заставил сбросить с повозок двадцать бомб, а затем пуститься в бегство. То же самое сделал и Мануэль Педроса. Они определенно приступили к военным действиям, и никто этого не скрывал.
Но кое-что приятное все-таки тоже происходило. Листовка, появившаяся на доме Антонио Лопеса Вильяполя, уполномоченного представителя Ибаньеса в Вивейро, которую Вильяполь тут же отнес наряду со многими другими, переходившими из дома в дом, на счет Франсиско Пардо Кастельяноса, жителя Вивейро, друга Коры и Педросы и открытого врага завода, и призывавшая жителей покончить со всем в середине мая, не возымела никакого действия. Намерения подстрекателей провалились благодаря решительным действиям Ибаньеса и стараниям его друзей. Бернардо Фелипе и брат Венансио употребили все свои связи в защиту человека, снабжавшего оружием армию его величества. Быстрые совместные действия помешали полному осуществлению планов, ставивших целью повергнуть того, кто осмелился подняться над своим общественным положением и создать империю, мудро и своевременно поставленную им на службу его величеству королю. Это его и спасло.