Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

Он поместил портрет на то самое место, откуда снял картину, когда был вынужден бежать в поисках спасения, теперь не кажущегося ему таким уж труднодостижимым, как в момент вынужденного стремительного бегства четыре года назад. Он вспоминает портрет, который взял тогда с собой и который теперь висит в главной зале дворца в Рибадео, и сравнивает его с этим. То безразличие, которое, как ему кажется, он теперь испытывает к самому себе, действительно имеет место, по крайней мере в той степени, как ранее нельзя было даже предположить, однако оно не мешает ему изучать свой взгляд с обновленным интересом, еще более страстно. Только теперь он испытывает не беспокойство, а лишь любопытство; и это любопытство позволяет ему погрузиться в беззаботное безразличие, в отстраненность чувств, совсем не такую, как в тот раз, когда жизнь его висела на волоске или, по крайней мере, ему так представлялось. И вот он видит себя запечатленным на портрете. У него вид победителя. Он созерцает картину и думает, что отраженный в ней образ переполнен чувством удовлетворенности. Возможно, так оно и есть. Но Гойя изобразил старика с блеклыми прядями волос, хмурым лицом и губами, сжатыми в гримасу, выражающую то ли язвительность, то ли горечь.

Антонио Ибаньес действительно может испытывать сейчас чувство полной удовлетворенности. И этим чувством он обязан, в частности, человеку, которого он заставляет ждать в приемной, или, вернее, своим друзьям — друзьям, которые, как он предполагает, и прислали к нему этого человека, и он догадывается, с какой целью. Эти его друзья, которым он всегда отвечал щедрой дружбой, выступили в его защиту во время судебного разбирательства, и сделали они это по настоянию Бернардо Фелипе, его всегдашнего друга, находящегося в дружеских отношениях со всеми в далеком столичном граде Мадриде. Судебное разбирательство было предпринято по поводу мятежа, случившегося четыре года назад, и он выиграл его по всем направлениям и, можно даже сказать, шикарно, с показной и даже фанфаронской щедростью; решение суда предполагало огромное возмещение убытков, наполнившее его чувством удовлетворения, и моральную компенсацию, заставившую его чувствовать себя выше всего человечества. Первая выплата равнялась шестистам шестидесяти трем тысячам медных реалов и двенадцати мараведи. Вот уж действительно, немалое удовлетворение.

Один медный реал равен тридцати четырем мараведи, мысленно уточняет господин Саргаделоса, словно заново давая оценку своим мыслям.

Этот огромный штраф был пропорционально распределен между восемнадцатью зачинщиками, по двенадцать тысяч двести девяносто медных реалов и шесть мараведи с каждого. Остатки небольших сумм должны были выплатить остальные несущие ответственность за случившиеся. Но это далеко не самое большое удовлетворение, которое он испытал. Вторая значительная сумма коснулась тех восьмерых человек, которые были арестованы в первую очередь, а также наследников тех, кто умер в тюрьме. Каждый из них должен будет, поскольку еще не все это выполнили, выплатить ему шестнадцать тысяч триста восемьдесят шесть реалов и тридцать мараведи. Даже арест, наложенный на имущество, не помог большинству из них полностью рассчитаться с долгом, и некоторые селяне стали нищими и так и бродят теперь, прося подаяние, от одной двери к другой. Он должен дать им еще какое-то время прозябать в нищете, прежде чем окончательно раздавить их силой своего великодушия.

— Если пара волов стоит девятьсот реалов, посмотрим, как эти проходимцы выплатят мне то, что должны, — вслух размышляет Ибаньес.

Ему прекрасно известно, что у несчастных уже давно нет волов. Поэтому он полагает, что скоро наступит подходящий момент проявить великодушие и щедрость по отношению к ним, доказать свою способность прощать и быть милосердным, сделав это таким образом, чтобы у него оставалась возможность требовать от них усилий, направленных на развитие общества.

В действительности его вовсе не так не волнует, что он еще полностью не получил назначенную сумму. Завод уже давно действует, последствия катастрофы ликвидированы, и он знает, что так или иначе в конце концов получит свои деньги. Недаром уже несколько лет Саргаделос живет совершенно нормально. Если как следует подумать, а он часто думает об этом, после мятежа он стал только сильнее.