Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

Он оставался на этом своем привилегированном посту, пока не счел, что созерцание моря уже ничего ему больше не дает, и медленно спустился с высокого наблюдательного пункта во внутренний дворик, где находился колодец, намереваясь проникнуть в подземный ход, который приведет его в дом Лусинды. «Мне уже почти шестьдесят лет», — сказал он себе, задаваясь вопросом, почему его годы гораздо сильнее ощущаются в костях, нежели в голове. Или в голове тоже? Он знал, что жизнь щедро одарила его всем, чего он только желал. Мятеж десятилетней давности дал ему то, чего никто и предположить не мог: убежденность в собственном могуществе. Это вселило в него такую уверенность, что теперь он мог позволить себе быть совершенно спокойным и никогда не спешить; он считал, что ему уже не следует домогаться более того, что у него есть, и он может проявлять щедрость и великодушие.

Все от короля, размышлял он, погружаясь в глубины своего сознания, а он сам всего лишь посредник, через которого блага передавались из королевской длани в руки народа, с тем чтобы сам дон Антонио мог получить через это посредничество все, о чем только мечтал и даже более того, чего ему с лихвой хватит на оставшуюся пару лет пребывания в этом мире. И не только ему, но и его наследникам, а также наследникам его рабочих, которые наконец-то смогут жить в стране, где достоинство человека будет определяться по его заслугам, а не по крови.

Последствия мятежа оказались в высшей степени благоприятными для него. Все враги, напуганные, хотя и не побежденные, поджали хвост, он же тем временем ходил с высоко поднятой головой, к тому же Саргаделос был полностью восстановлен и приносил высокий доход. Чего еще просить ему от жизни помимо возможности продолжать проворно и уверенно спускаться в этот колодец, исполненным сил и надежд, обновлявшихся в нем каждую ночь? Воистину нечего. Разве что еще возможности продолжать мыслить, как он мыслил всегда, действовать так, как он действует, еще долгие годы; чем больше, тем лучше, ибо будет еще у него время воссоединиться с Высшим Творцом.

Он спустился по винтовой лестнице, приоткрыл люк, зажег первый факел, укрепленный на правой стене, и, прежде чем дойти до другого люка, который позволит ему проникнуть в погреб дома Лусинды, ненадолго задержался у кладовых, хранящих немало его сокровищ. Никто ничего здесь не трогал. Да и кто бы мог это сделать? Он осмотрел все, проверил состояние наиболее значительных и важных документов, заглянул в судовые журналы, которые хранил еще с тех пор, когда Маноло Пидре был его главным советчиком в выборе торговых маршрутов и различного рода контрабанды, окинул взглядом сундуки, наполненные монетами и драгоценностями, а также золотыми слитками, и ему еще хватило времени, чтобы присесть при свете свечи, опершись локтями на один из сундуков, и ненадолго углубиться в себя, позволив радостному покою полностью овладеть собой.

Когда он поднялся в погреб, была поздняя ночь. Лусинда уже легла, но не спала и услышала его шаги. Тогда она сняла рубашку и спрятала ее под подушкой. Она знала, что ему нравится ощущать ее кожу сразу, едва он ложится в постель; ощущать ее свежей и чистой, словно вода. Она приготовилась к встрече. Лусинда тщательно следила за чистотой своего тела, думая об этих начальных минутах ночных визитов.

За почти десять лет, прошедших с тех пор, как она вошла в жизнь маркиза, она превратилась в зрелую женщину. Становилось заметно, как год за годом, месяц за месяцем у нее округляются формы, становясь все более мягкими, и при этом жир распределяется по телу легко предсказуемым образом. Антонио нравились эти изменения. А Лусинде нравилось постепенное привыкание ее возлюбленного к ее новой фигуре. Ей доставляло удовольствие размышлять о преимуществах любовника в годах, исполненного терпимости к тем тайным недостаткам, которые более молодые мужчины вряд ли принимали бы так спокойно. Почему время так меняет нас? Ее предплечья стали теперь мягкими и дряблыми, белыми, как нутряной жир, а когда-то они были гладкими, будто из слоновой кости; ее лобок был продолжением мягкого склона, спускавшегося от пупка нежным каскадом, а ведь раньше он представлял собой выступ, почти отвесно поднимавшийся кверху и доставлявший ему острое наслаждение в ритмичных движениях, что предписывает нам занятие любовью. Но, похоже, эти перемены не мешали получать удовольствие Антонио, который приходил, ложился рядом с ней и ласкал ее тело своими пухлыми, не слишком изящными руками разбогатевшего крестьянина — такими могли быть руки ее отца, — расхваливая при этом каждый уголочек ее тела, поглаживая ее и осыпая нежными словами.

Она знала, что в этом ее судьба: всегда ждать его. И принимала с радостью. Ей было известно, что на протяжении всех этих лет ее присутствие в Рибадео дало немало поводов для пересудов, но никто никогда не видел, чтобы маркиз входил в ее дом или выходил из него. Все это были чистые домыслы, вздорные догадки, ничем не подтвержденные; она с самого начала понимала, что именно такой и будет эта греховная связь.