Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

Антонио Кора собирается сесть на лошадь. Он опаздывает. Он провел ночь во дворце и задержался там дольше, чем следовало. Он приезжает сюда время от времени, чтобы проведать вдову своего брата и помочь ей чем можно; это не так уж много, но весьма значительно. Он приезжает во дворец, интересуется посадками, заходит в конюшни, дает советы вдове, отчитывает слуг, до вечера проверяет счета и, когда все засыпают, проходит в комнату своей невестки и надлежащим образом обслуживает ее в соответствии с требованиями природы. Там он и засыпает, а утром она расталкивает его, ибо следует соблюдать приличия и пойти разобрать постель, в которой, как предполагается, должен был провести ночь столь важный господин, в высшей степени озабоченный хозяйством своей невестки, а также ее душевным и физическим состоянием.

Он опаздывает. Вчера ночью, обретя под воздействием затраченных усилий душевный покой, они проговорили до рассвета. Он не приезжал уже давно, несколько месяцев, и теперь она хотела уточнить некоторые вопросы, касавшиеся человека, проживавшего в непосредственной близости, маркиза Саргаделоса.

— Да, он получил этот титул в самом начале года, именно так. И графа Орбайсеты, да-с. Продолжить? — раздраженно произнес Антонио Кора. — Так вот, мало ему было отказаться от портфеля министра флота и морской торговли три, нет, пять лет назад, взять в аренду Орбайсету и послать туда своего зятя Хоакина Суареса дель Вильяр управлять производством; недостаточно ему оказалось и мореходного училища в Рибадео, где он готовит для себя капитанов, и планов по созданию текстильной фабрики, выпуска первого фаянса в Саргаделосе — так теперь он отправляется к королю и убеждает того сделать его маркизом и графом. Чего изволите? Вот вам, кушайте до отвала!

— Послушай, Антонио, а фаянс у него белый? — прерывает его вдова.

— Да вроде, — отвечает он, недовольный столь фривольным вмешательством невестки, помешавшим его гневной речи.

— А мне говорили, будто с кремовым оттенком, — вкрадчиво произносит она.

— Жаль, что не черный! — бросает он, делая вид, что совершенно спокоен.

Сейчас судья восстанавливает в памяти этот диалог и смотрит на окно зубчатой башенки с открытыми ставнями. Не будь она столь манерной, ей следовало бы выглянуть, чтобы проститься с ним. Но она такая, какая есть. И это горячее желание вести разговоры о фаянсе, такое горячее желание… не скрывается ли за ним тайное восхищение этим могущественным человеком?

Ему все-таки следует чаще наведываться во дворец. О сыне Ибаньеса Шосе много всего рассказывают; говорят даже, что он застрелил какую-то девицу, которая будто бы болтала, что понесла от него, а после якобы приказал бросить ее тело в горах, дабы прочие научились хранить молчание. Но о его отце никогда не говорили ничего подобного, хотя о таком скрытном господине ничего толком и не узнаешь, можно подозревать все, что угодно, и как знать, вдруг он и сюда тоже наносит визиты по ночам. Как бы расспросить слуг? Надо хорошенько подумать. Но не может же она так гадко поступать по отношению к его столь любимому покойному брату.

Он в последний раз бросает взгляд в сторону окна и садится на коня. Он не поспеет вовремя к обеду в доме священника в Кордидо, где его ждут, чтобы обменяться впечатлениями и решить, не настало ли время что-нибудь предпринять. Там собрались некоторые оскорбленные соглашением, подписанным в присутствии судей, которое оказалось столь благоприятным для новоявленного маркиза Саргаделоса; благоприятным-то для него оно было, в этом нет никакого сомнения, но верно и то, что, сколько он ни старался, ему так и не удалось еще полностью получить долги.

Эта мысль немного успокаивает Антонио Кору, и он задерживается еще ненадолго в надежде, что она все же выглянет в окно. Но она и не собирается выглядывать. Он прекрасно это знает. Однако надежда заставляет его еще немного помедлить, пока наконец ему не надоедает и он не дергает лошадь за поводья, пришпорив ее и прищелкнув языком, чтобы конь резво пустился в путь.

Церковь Кордидо расположена среди просторных лугов, на открытой равнине, в нижней части которой находится ярмарочное поле, откуда в направлении Саргаделоса отправилась большая часть мятежников: тысячи галдящих людей, вооруженных косами и лопатами, серпами и камнями. Их созвал колокол маленькой церкви, разразившийся пронзительным и резким звоном. Если смотреть на церковь с фасада, то за ней в глубине можно увидеть море, охватывающее горизонт, граничащий с гордыми вершинами гор, возвышающихся над зубчатой стеной дома священника; ведь равнина Кордидо мягко спускается к морю, где завершается довольно плавно, несмотря на то что берег в этих местах весьма обрывист. Кордидо зажат между морем и горами, но горизонт открыт, и весь он, можно сказать, полон света.