Итак, Норман с весны 1942 года находился в армии. А Полина была вывезена в Германию летом 1942 года и отдана в распоряжение семьи фон Краузе. Из письма матери от 44-го года следовало, что Норман был в отпуске в конце того же года перед отправкой на Восточный фронт. Значит, он мог общаться с Полиной в это время. Но не исключено, что контакты между ними случались и раньше. Ведь Норман служил во Франции, а там отпускной режим для солдат соблюдался. Трудно поверить, что фон Краузе, находясь в армии почти три года, хотя бы дважды не побывал дома. Встречи его с Полиной, несомненно, имели место. Но каков был характер их взаимоотношений?
Друзья допускали, что фон Краузе считал дочь Полины своей дочерью. Единственное подтверждение этому он находил в примерной дате рождения Кати — осень 45-го года. Нельзя было не заметить очевидного девятимесячного разрыва между этой датой и встречей Нормана и Полины в конце 44-го.
Георгий не согласился с осуждающим мнением Виталия, что Норман подверг Екатерину грубому насилию, а потом, на склоне лет, решил покаяться и прислал своей дочери письмо в синем конверте с извинениями. Георгий показал однокласснику выписки, которые он сделал из писем матери Нормана. Постскриптумы к ним давали основания для предположения об определённых отношениях между молодыми людьми.
Особое внимание друзья уделили приписке о любви. Рассматривая ее, Виталий сразил Георгия предположением, что цифра «3», которую тот принял за часть несохранившейся даты, может быть совсем и не цифра, а русская буква «З» — начальная буква фамилии Заикина. То есть это вполне могла быть подпись того, кто сделал приписку о любви.
— Ну, брат, — сказал на это Георгий, — не то учебное заведение ты окончил. Тебе бы к нам — в аналитики.
Таким образом, делали вывод расследователи-любители, если объяснение в любви, написанное печатными немецкими буквами, принадлежало Полине, то между молодыми людьми имела место взаимная симпатия, если не настоящая любовь. Но было ли это возможно в годы той страшной войны? В "невозможные", — подумалось Виталию, — времена. Ведь Полина была всего лишь подневольной рабой в хозяйстве матери немецкого солдата?
Когда и почему отношение к ней, судя по косвенным данным из писем матери Нормана, сменилось на лояльное или даже благожелательное, было совершенно не понятно. Не испытывай Норман определённых позитивных чувств к Полине, это вряд ли могло бы случиться.
Но могла ли мать Нормана, по сути дела рабовладелица, допустить серьёзные отношения сыны с рабыней? Или мать относилась к числу тех редких немецких женщин, не поддавшихся нацистскому русофобскому расизму, кто обращался с подневольными по-человечески или даже видел в русских таких же, как и немцы, людей?
Проанализировав и суммировав свои наблюдения и версии, молодые люди сошлись во мнении, что любовь дело не подсудное, может случиться с кем угодно и где угодно, при самых невероятных обстоятельствах и в самые невозможные времена. А немцы бывают разные. Неизвестно, насколько глубоко была свойственна человечность семье фон Краузе, но в данном случае отрицать ее следовало с осторожностью. Полине, по сравнению с тысячами и тысячами угнанных в Рейх русских женщин, повезло. И повезло, скорее всего, случайно. Что-то в этом мальчишке-солдате Нормане фон Краузе было заложено природой, а может быть, и семьёй, такое, что вал нацистской пропаганды прокатился через него, не поглотив его душу целиком.
Эти два молодых русских мужчины, случайно прикоснувшиеся к ещё одной тайне прошлой войны, даже не догадывались, чем руководствовалась фрау Гертруда фон Краузе в своем отношении к русской пленнице.
Гертруда ненавидела войну, но истово верила, что Германия вынуждена ее вести и не допускала мысли, что немцы могут ее проиграть вновь, как это случилось четверть века назад. Она уже успела потерять на той и этой войне двух старших сыновей. Теперь она больше всего боялась за Нормана, последнего и самого любимого сына. Дочь, которую она родила, будучи уже очень немолодой, прожила всего девять лет.
Гертруда с тревогой ждала наступления призывного возраста Нормана. Он был очень симпатичным пареньком, но в детстве часто болел и мать в тайне надеялась, что военная медкомиссия его забракует. Поскольку старшие сыновья к началу войны уже жили отдельно своими семьями, на Нормана не распространялся закон об освобождении от призыва одного из сыновей в семье.
Гертруда была практичной немкой и на случай, если сына все-таки призовут, стала думать, что ей следует предпринять. Она не исключала, что и он может не вернуться с фронта. И тогда она останется одна на белом свете. Чтобы не допустить своего одиночества в старости, нужно было что-нибудь придумать.
Женить Нормана перед армией ей не удалось. Он категорически этого не хотел. Мать всячески поощряла интерес юноши к девушкам, рассчитывая, что, хотя бы одна из них «понесёт» от него вне брака. Но не случилось.