Синий

Об отъезде даже не думал. Куда теперь ехать? Да и зачем? От себя не сбежишь, от отсутствия Лорки – подавно. По крайней мере, здесь у Ганса была необременительная работа консультанта при магазине музыкальных инструментов; сложившаяся репутация мастера, способного довести до ума самую безнадежную кривую гитару; сын, который хоть и уехал учиться в Германию, но часто приезжал повидаться, автобусом выходило дешево, а ехать всего одну ночь; куча – не сказать, что друзей, но добрых приятелей, заранее ясно, их будет здорово не хватать. И еще у него была музыка. Эта чертова музыка всю жизнь в нем тайно, невнятно звучала, а тут вдруг появились Симон и Яна, и все завертелось – в смысле, они втроем стали вместе играть. Пока непонятно, чем это кончится, в смысле к чему приведет, что у них в итоге получится, но вот прямо сейчас это было очень похоже на счастье; собственно, отличалось от счастья только полной невозможностью позвать на репетицию Лорку, и чтобы потом она повисла у него на шее, восторженно болтая ногами, смеялась: «Ну я и влипла! Был у меня просто дурацкий муж, как у всех нормальных людей, и вдруг оказался гением. Теперь, наверное, будешь нос задирать!»

Лорета на репетицию не придет и ничего такого не скажет, тут ничего не поделаешь. Но это не значит, что не надо играть.

В общем, жизнь была… В этом месте лучше поставить точку. Просто жизнь – была. Какая надо, грех жаловаться. Без Лорки, без моря, зато с рекой, приятелями, пивом, работой, музыкой и тоской. А когда тоски накапливалось так много, что всему остальному становилось уже некуда помещаться, можно было пойти посидеть у реки. Вроде ничего особенного, но у воды Гансу всегда становилось легче. Видимо, если долго сидеть на речном берегу, мимо проплывет труп твоей тоски.

В этот вечер Ганс пришел на набережную поздно, после репетиции. Поиграли-то отлично, даже немного слишком, словно в последний раз, а то и после самого последнего раза; в раю, наверное, ангелы так себя чувствуют, когда на арфах бренчат – ничего не имеет значения, ничего больше нет, только музыка и небеса. С непривычки чуть не плакал от счастья, и сердце билось с какими-то сладкими перебоями, но потом, когда доиграли и отложили в сторону инструменты, Ганса накрыл отходняк, натурально, как будто закончилось действие наркотика, и мир мгновенно стал бессмысленно тусклым, а ты сам – грязной, ветхой, в узел скрученной тряпкой; вроде и знаешь умом, что это скоро пройдет, а все равно кажется, теперь так будет всегда, и сидишь обессиленный, уставившись в одну точку, а душа тихонько подвывает, как уставший рыдать ребенок: «Не могу, не надо, не хочу, чтобы так!»

Янка с Симоном вроде были в порядке – ну так они и моложе; обычно об этом не вспоминаешь, но иногда разница дает себя знать. Предложили пойти выпить по пиву, но Ганс отказался, зная себя: алкоголь никогда не менял его настроение, только усиливал исходное, поэтому нет, спасибо, потом, не сейчас. Сразу пошел к реке, благо идти было недолго, вниз с холма максимум четверть часа.

Сел на лавку, полной грудью вдохнул теплый вечерний воздух, чувствуя, как его начало отпускать; впрочем, было бы от чего «отпускать», ничего не случилось, наоборот, хорошо поиграли, а что внутренний маятник потом резко качнулся в другую сторону – обычное дело, не привыкать.

Очень любил такие штуки: только что у тебя в душе бушевал ад, а теперь сидишь дурак дураком, осознав, что все свое горькое горюшко из пальца высосал. Хорошо же тебе на свете живется, если обычный перепад настроения после удачной репетиции – сразу «ад».

Но уходить не спешил, конечно. Сидеть у реки – все равно, что пить пиво, только без пива. В смысле если тебе слегка захорошело, это не повод немедленно останавливаться. Наоборот, стоит добавить еще.

Сидел у реки, смотрел на текущую воду, в которой отражались разноцветные огни, украшавшие здания Центрального Универмага, соседнего с ним отеля и казино. Сама по себе эта подсветка – ничего выдающегося, аляповатое зрелище, зато от воды глаз отвести невозможно, глядел бы и глядел на этот текущий и одновременно остающийся на месте, переливающийся всеми цветами жидкий яркий мокрый огонь.

Сидел, смотрел, рассеянно улыбался, вспоминал, как отлично сегодня играли, думал: как же мне повезло с Симоном и Янкой, мало кому удается начать новую жизнь в почти пятьдесят. Думал: да в общем и с самим собой мне вполне повезло. В юности иногда жуть брала: неужели я повзрослею и стану скучным, ни на что не годным хмырем? Почти невозможно поверить, но все вокруг примерно такие, вдруг и я сам не замечу, как превращусь?

Ну вот, получается, не превратился. На самом деле Лорке за это спасибо, рядом с ней скучным хмырем захочешь – не станешь, просто технически невозможно. Все равно что каждый день лежать на пляже под солнцем и каким-то чудом не загореть.