Синий

А море уже есть у нас на Изнанке, на всех тамошних картах оно значится как Зыбкое море, потому что действительно зыбкое, как многие вещи там, не всегда очевидное, то теплое, то холодное, то иссиня-свинцовое, то белое, как молоко, исчезает и появляется, когда ему вздумается; местные, говорят, привыкли обмениваться новостями, где у них этим летом побережье, и получится ли там сейчас войти в воду, или можно только сидеть и смотреть.

Но зыбкое оно или нет, а море на нашей Изнанке есть, значит, у нас его никогда не будет, двум морям нельзя совпадать, такого безобразия ни одна реальность не выдержит, просто расползется по швам, и привет. Звучит прельстительно, однако реальность должна сохранять свою форму, ей на пользу только небольшие аккуратные прорехи, причем с ними тоже важно не переборщить. Это ясно даже стихийным (от слова «необузданная стихия») анархистам вроде меня.

Что же касается моей персональной тоски по морю, ладно, пусть будет, так даже лучше: в моем исполнении тоска по невозможному – не то чтобы разновидность счастья, но довольно важная его часть. Если уж я человек, и от этого никуда не деться, пусть мое человеческое проявляется вот так.

Наконец Нёхиси говорит:

– Дело только за стаканом. У меня его, к сожалению, нет. Наверное, можно было бы достать его из какого-нибудь ниоткуда, заполненного вымышленной посудой, готовой к окончательному овеществлению в любой момент, но я никогда в жизни такой ерундой не занимался, и теперь даже не представляю, с чего начинать.

Молча вынимаю стакан из-за пазухи, и Нёхиси смотрит на меня такими глазами, что я понимаю: это мой звездный час. Вечно с ним так! Когда выворачиваешь себя наизнанку, чтобы на полчаса поменять местами две городские улицы, ему кажется, это обычное дело, нечего и обсуждать. Зато самый обычный стакан, вовремя оказавшийся в кармане – диво дивное, чудо из чудес.

Не то чтобы я всегда ношу с собой посуду, но сегодня, когда ходил к Тони за бутербродами, заодно цапнул со стойки чью-то порцию кофе со льдом и выскочил с добычей на улицу, просто потому что стащить украдкой гораздо веселей, чем попросить. А потом ходил всю ночь со стаканом за пазухой, чтобы честно вернуть его владельцу: я – благородный разбойник, без пяти минут Робин Гуд, осталось научиться стрелять из лука и рассориться хоть с каким-нибудь завалящим шерифом, да где его нынче найдешь. Стефан точно не согласится ради моего удовольствия переименовывать свою должность, и его по-человечески можно понять: столько официальных бумаг переписать одним махом, чтобы никто не заметил, никому не под силу, будь ты хоть самый главный волхв на всех наших речных берегах.

– Ну если стакан нашелся, ладно, – наконец говорит Нёхиси. – Будет тебе морская вода.

Встает с травы и заходит в реку. Вообще-то Нерис – река своенравная, быстрая, но тут совершенно растерялась и замерла на месте с таким огорошенным видом: ты что, серьезно? Взаправду? Вот так просто взял и вошел в меня?

А потом на берег с таким особым, очень тихим шуршанием, слышным за многие километры, неразборчиво бормоча то ли ругательства, то ли наоборот, утешения, набегает настоящая, ни с чем не спутаешь, морская волна и окатывает меня с ног до головы. И отступает, вернее, просто исчезает прежде, чем я успеваю ощутить горько-соленый вкус на губах.

– Твой заказ, – объявляет Нёхиси, протягивая мне полный стакан.

Он при этом, ясное дело, совершенно сухой, словно все это время спокойно сидел на берегу и не входил ни в какую воду. Зато я мокрый, соленый и горький с ног до головы, как нелепо огромная чудотворная слеза.

Но стакан, конечно, беру. Нельзя отказываться от угощения, когда ради твоего каприза устроили вот такое вот.

– Ты, – говорю, – настоящий друг.

И залпом, большими глотками, моля всех на свете богов, включая Тескатлипоку[11] и Юрюн Аар Тойона[12], чтобы дали мне силы не подавиться, пью эту проклятую морскую воду, как пил когда-то, оцепенев от собственной храбрости, первый в жизни стакан белого сухого, невыносимо кислого «Алиготе» на глазах у троих десятиклассников, дружить с которыми тогда хотел больше всего на свете. Уж что-что, а бессмысленные и беспощадные подвиги во имя дружбы мне удавались всегда.

Выпив воду, снова прячу стакан за пазуху – что бы ни случилось, Тонино имущество не должно пострадать – и обессиленно падаю на влажную от утренней росы траву.

– С тобой все в порядке? – обеспокоенно спрашивает Нёхиси.

– Лучше, чем просто в порядке. Напился в хлам. Очень крепкое оказалось это твое море. Неразбавленный спирт в сравнении с ним – лимонад. Спасибо, дружище. Никогда не думал, не мечтал, не надеялся даже, что однажды засну пьяным на речном берегу под кустом, но вот, гляди, все у меня получилось. И как же удачно, что ты сейчас рядом. Я в тебя верю: куда-нибудь это безобразие с глаз долой уберешь.